Позади Москва

Однако при этом нельзя было не признать, что сейчас они в лучшей ситуации, чем были неделю назад. Тогда фронт был вроде бы недалеко, несколько часов за рулем. Как бы, потому что их не проедешь. Они навидались таких «автолюбителей» на всю будущую жизнь. Сгоревшие разноцветные легковушки и внедорожники в некоторых местах просто устилали кюветы. Дырявая, горелая жесть, горелые тряпки, битое стекло, битая пластмасса — и запах… Запах был такой, что кружилась голова. А ведь сейчас зима… Ну, почти зима: нормальная весна так еще и не началась… К чему это? На ходу Антон обругал сам себя и вернулся к первой мысли — о линии фронта. Сейчас они были от своих во многие разы дальше. Если польское, немецкое и прибалтийское радио не врет на всех языках сразу — в том числе на ориентированном на них и таких, как они, русском языке, — то натовцы вошли в Питер и подошли к Москве. Либо подходят сейчас, сию минуту. До фронта не добраться. Зато их теперь четверо, а не трое. Зато Дима перестал пускать слюну из угла рта, и лицо у него не такое перекошенное, как было. Зато у них есть теплая одежда, а не одни шинели. Аптечка, сформированная из одной домашней и пяти автомобильных, в том числе одной иностранной. Оружие, включая аж ручной пулемет с коробчатым магазином и пока нехилым запасом патронов. Патроны к трофейным карабинам, патроны к трофейным пистолетам. И груз, который тащили к себе в тыл убитые ими первыми враги. Тот, который едва не оторвал ему и курсантам руки, после которого им всем пришлось отлеживаться полные двое суток… Ни разу они об этом не пожалели.

Капитан-лейтенант обернулся на ходу на отставного майора: больно шумно он начал дышать. Устал уже?

— Иди-иди… Я тебя еще перешагаю.

Осталось только пожать плечами. Как он и делал, с самого начала после встречи с этим странным человеком. Или скорее непростым, чем странным. Стариком его он называет зря: старики не такие. Но «пожилым человеком» тоже не назовешь. Что-то среднее между этими двумя понятиями. Бывает и такое. «Двое обезьян, — вспомнилось ему, — черная и белая». Расист, однако! За это русских и не любят во всем мире. Знаете, в чем еще мы все вместе виноваты перед мировым демократическим сообществом? Ни за что не поверите! Он и сам не поверил, когда услышал. Оказывается, по нашему телевидению, в том числе конкретно по музыкальным каналам, мало крутят музыку чернокожих исполнителей. И это является проявлением, отражением и нарочитой демонстрацией нашей ксенофобии и расизма. Навскидку Антон действительно не мог припомнить популярных в России чернокожих певцов и певиц. Ну, «Бони Эм», но они старые. Задолбавший всех людей его поколения Тимати, но он как бы наш. Джексон уже умер, и он был уже не совсем черный. Цезария Эвора, но она тоже не считается, потому что она креолка и поет вроде бы «фаду»: жанр, похожий на наши «цыганские страдания», только по мужчине, ушедшему в море. Открывать Бразилию и Японию. Морякам духовно близко. Больше действительно нет. И что? Это является очередным камушком в наш огород? Очередным поводом добавить «нотку личного» в благородный порыв чернокожей части американского военного контингента, пришедшего учить нас демократии? В итоге он все-таки не поверил. Решил, что это была юмористическая вставка в передачу, просто начитываемая немецким диктором таким же серьезным тоном. Не может же это быть серьезным на самом деле? Вот он и не поверил.

— Вправо?

— Что за вопрос? Не видите куда?

— Виноват.

Антон в очередной раз пожал плечами. Офицеры бывшими не бывают. Морпехи тоже, будем надеяться. В бою он старика, который «не старик», не видел, но взял же он откуда-то свой пулемет с таким объемом боеприпасов. И два удостоверения личности. «Armed Forces of the United States. Army» Это было понятно. А вот что такое «Pay Grade Е3», не знал никто из них, даже курсант Сивый, к которому капитан-лейтенант относился все с большим почтением каждый день. Понятно, что это не из шахмат, но больше не понятно ничего. В нижней строчке удостоверения нагло напоминалось про Женевскую конвенцию, и это бесило. Почему-то, когда мальчишек и почти безоружных преподавателей в его училище расстреливали артиллерией, про конвенцию не звучало ни слова…