– Черт. – Аж дышать тяжело. – Черт. Ты говоришь, что изучаешь классическую музыку. И что никто не ценит искусство. А сам хоть знаешь, что за искусство я вижу на работе? Друг мой, мне приходится фоткать размазанные по стенам мозги. Вот мое искусство.
– Ладно, ладно, я понял, – качает он головой.
Амаль нервно хихикает, и я на секунду, всего на секунду, жалею, что нет в ней маминой силы духа.
Две недели спустя снова поступает вызов с Таунтон-авеню. На этот раз у женщины разбито лицо и сломан нос – она дышит ртом, так что я сразу все понимаю. Отодвинув ее в сторону, я ищу мальчика, зову его по имени – он плачет на кухне. Пацан не пострадал, но я злой как черт, папашу ловлю, когда тот пытается удрать через окно спальни, и защелкиваю на нем наручники.
Привычной скороговоркой:
– …Может быть использовано против вас…
– Эй! Полегче!
Я заваливаю его на кровать лицом вниз, по лбу у него пот течет.
– Заткнись!.. В суде…
– Вот сука! Сука, на хрена она копов вызвала? Сука паршивая!
Оттарабанив бодягу про права, сообщаю ему, что нас вызвал ребенок. Он поверить не может.
– Их в школе этому учат, – объясняю я. – Звонить в 911 в случае опасности.
– Да я пальцем его не трогал!
– Ага, только мать его избил до полусмерти.
Я вздергиваю его на ноги и тут же получаю смачный плевок в лицо.
Вот ублюдок!
Умывшись у них в ванной, выволакиваю его на улицу.
– Хочешь, я его усажу? – ухмыляется мой напарник.
– Не, все норм, – уверяю я, держа этого урода за шею сзади, а потом со всей дури бью его башкой о крышу машины. – Ой, прости. Что-то в глаз попало.
Запихнув отморозка в автомобиль, разговариваю с водителем скорой. Он говорит, леди они забирают в больницу, но она просит отвезти сына к ее матери.
– Вот, адрес тут записала.
– Передай, я все сделаю.
Пацан всю дорогу молчит на заднем сиденье, ни слова не произносит. Бабушка его живет в тихом Тоусоне, в симпатичном голубом домике с большой террасой. Но прежде чем отвести мальчишку к ней, я опускаюсь на корточки и объясняю ему, что он правильно поступил.
– Я боялся, что он ее убьет, – тихонько говорит он.
– Жаль, что тебе пришлось такое увидеть. Это очень страшно.
– Я думал, он и меня убьет.
Тут выбегает бабушка, седая и более ласковая версия матери, подхватывает мальца на руки и делает все, что всегда делают мамочки: обнимает его, утешает, целует. Какое облегчение, такие вещи – единственное в моей работе, с чем мне сложно справиться в одиночку.
За свой социальный проект Амаль получает пятерку, она там и про меня какую-то восторженную чушь написала. Я и половины не понимаю из того, что она говорит, термины какие-то странные, но мне приятно слышать, что «детектив ас-Саламе уверенно вошел в дом и спас женщину и ребенка от агрессивного мужчины. Офицеры полиции каждый день по долгу службы совершают героические поступки».
Вечером ко мне приходит Мишель смотреть «Закон и порядок».
– Как мило, что мы наконец-то встретились.
Она всегда так язвит, когда я долго ее избегаю, а что мне делать? Она классная, но хочет замуж и все такое. А я не хочу жениться. Она часто в шутку говорит всем, что работает моей любовницей на полставки, как Стиви Уандер пел в той старой песне. А сама отлично знает, что я тот период в творчестве Стиви Уандера терпеть не могу. А еще терпеть не могу, что она всем направо и налево рассказывает о наших отношениях.
Мишель ходит по маленькой кухне моего таунхауса, берет загорелыми руками тарелки, вытаскивает пиццу из духовки, сует пиво в холодильник. А все, что на полке стоит, сдвигает в сторону.
– Что это? – На стойку шлепается закрытый полиэтиленовый пакет.
Ведет себя как хозяйка. Вот это я больше всего терпеть не могу.
– Тетя дала мне с собой. Не забудь обратно положить.
Это куриная грудка с чесноком Надии, она специально расфасовала по три кусочка в каждый пакет, чтобы можно было порционно на обед разогревать.
– Ох, – стонет Мишель.
Я не спрашиваю, в чем дело, а то она скажет, что мне нужна жена. Сама-то она отлично готовит. Все три года, что мы вместе, она на мой день рождения жарит цыпленка в соусе марсала, и я так объедаюсь, что потом не могу с ней заниматься сексом. На это она тоже вечно жалуется. Нет, она правда клевая. Я смотрю, как она проверяет, разогрелась ли пицца, и вдруг понимаю, что она давно уже мне ничего не готовила, только полуфабрикаты таскает – видно, за что-то меня наказывает.
Не стану ничего говорить. Пару недель назад обмолвился, что скучаю по ее кулинарным талантам, а она в ответ, домработницу, мол, найми. Как же, стану я тратиться на чужую стряпню при моей-то зарплате.
Я включаю телевизор, протираю журнальный столик – я на нем пистолет чистил, а теперь перекладываю его на стойку и достаю из посудомойки тарелки.
– Скоро начнется, – говорю я Мишель.
Она стоит у духовки с тряпкой вместо прихватки в руке и ждет, глядя в пол.
– Долго там еще? – спрашиваю.
Она оборачивается, заправляет черные волосы за ухо, смотрит на меня своими голубыми глазами, и я понимаю, что первую серию мы пропустим. Ну что за жесть, это мой единственный свободный вечер за неделю.