Поздняя исповедь

– Куда он денется! – дабы хоть как-то успокоить старика, безмятежно фыркнул громила Скорпион. – По документам все ништяк. Но Кузьмук, сука!.. Его только что с аппендицитом на «Скорой» в больницу увезли. Прямо с носилок звонил, зубами от боли скрипел, извинялся! Похоже, не врет. Какой ему резон магарыч терять?

– Так-так, – помолчав, вздохнул Тихий. – Ты вообще далеко от КПП?

– Рукой подать, – сообщил громила, свободной рукой ловко расстегивая «молнию» на брюках и облегченно охая в сторону куста. – А-аккурат перед последней развилкой.

– Есть у меня старая задумка на сей гнилой вариант, – почти без раздумья перешел к делу старик. – Я всегда такие гамбиты наперед обдумываю. Плохо, Санечка, припозднились мы. А так… Выбирать не приходится. Товар должен сегодня до ночи прибыть в Питер и завтра утречком уйти на пароходе, иначе возникнут сложности. У красноярских все схвачено, проплачено и по времени согласовано. Да и предоплату я уже получил, под честное слово, – выложил главное обстоятельство Тихий. – А мое слово, Санечка, в нашем стремном и опасном деле дорогого стоит. Под него безо всяких документов кредит в Сбербанке брать можно.

– Знаю, Степаныч, – застегивая ширинку, машинально кивнул Скорпион. Экспедитор понял, что ответственность за контрабандный груз благополучно перешла с его плеч на плечи Тихого, и почувствовал облегчение. Гора с плеч.

– Короче, дело к ночи. Сворачивай и дуй в объезд, через другой пост – тот, что на северо-востоке, – поставил точку старик. – Если надо, деньги у тебя есть, дозаправитесь за латы. Придется рисковать, ничего не поделаешь. Если, Сашенька, рябой твой, – старик специально выделил последнее слово, – нас вложил… что маловероятно, ведь не самоубийца же он… тогда в первую голову архаровцы проверяющие будут ждать фуры у него на КПП. Им и в голову не придет, что мы можем такого кругаля дать. А как раз через чухню недоделанную, толли-контролли есть шанс тихо проскочить и без «окна». Без наколки на контрабас ни один таможенник пломбы срывать и сверять груз с накладными не станет.

– Я, признаться, тоже думаю, что все чисто. Кто мог узнать о грузе, кроме нас и красноярцев? Да и кому выгодно кидать вам такую подлянку? – выходя из леса на трассу, приободрился Скорпион. – Верно, Степаныч?

– Хватит лясы точить, не в Госдуме, поди, – резко, по-хозяйски, пресек словоизлияния воспрянувшего духом экспедитора Тихий. – Делай что сказано, а я пока выясню, что да как… Ну, с богом.

– Аминь. Как только будем в России, папа, я сразу отзвонюсь, – пообещал громила, хватаясь за ручку и лихо запрыгивая в кабину урчавшего дизелем «Мерседеса».

Эх, лучше бы он рискнул и погнал фуры напрямик. Но, знать, была у Скорпиона такая незавидная судьба.

Через семь с небольшим часов миновавшие латвийско– эстонскую, а затем эстонско-российскую границы грузовики будут остановлены в лесу, недалеко от Старого Изборска, нарядом ГИБДД, усиленным вооруженными бойцами в омоновской форме. Во время проверки документов, когда шоферам и Скорпиону будет в ультимативной форме приказано покинуть кабины, все трое будут застрелены точными выстрелами в голову из пистолетов с глушителем, а их истекающие кровью трупы сбросят в придорожный кювет. «Омоновцы» сядут за руль грузовиков, и фуры с контрабандными спиртовыми заводами, сопровождаемые ментовским «жигуленком» с мигалкой, рванут в сторону Пскова. Грузовики и прицепы так и не будут найдены…

В час ночи измученный бессонницей Тихий, всерьез обеспокоенный неприбытием прошедшего границу груза в Питер и полным отсутствием связи со Скорпионом, объявил тревогу. К обеду следующего дня через давнего себежского кореша старик выяснил, что сославшийся на острый приступ аппендицита таможенный капитан Кузьмук ни в одну из ближайших к контрольно-пропускному пункту больниц не поступал. И вообще исчез, с концами. Баба его орет горючими слезами.

Менее чем через сутки после инцидента, когда на трассе у Старого Изборска будут обнаружены трупы и станет совершенно ясно, что Степаныча круто подставили, спешно посланные по следу пропавшего таможенника бойцы найдут-таки рябого в заброшенном деревенском родительском доме возле поселка Идрица.

Провонявший от жары, облепленный жирными мухами, голый по пояс Кузьмук будет висеть в петле в обгаженных форменных штанах с высунутым распухшим синим языком. На столе, рядом с пустой литровой бутылкой водки и грязным граненым стаканом отыщется карандаш и клочок бумаги, на котором трудноразбираемыми каракулями капитан-самоубийца оставил просьбу никого не винить в его смерти. Последующая почерковедческая экспертиза подтвердит идентичность почерка таможенника. Себежские менты быстро закроют дело. Мало ли алкашей, в форме или без оной, приняв лишку, едет крышей…