Поздняя исповедь

– Все будут, Олег Степаныч. Договаривались сугубо в мужской компании, – подтвердил предположения криминального патриарха гатчинский новобрачный. Значит, понял Тихий, удачно подвернувшуюся свадьбу авторитетного братилы решено было совместить с давно зреющим сходняком главарей питерских группировок. И Шурик Мальцев там будет наверняка… Что ж, раз его, старейшего из паханов, до сих пор не отошедшего от дел, соизволили пригласить, это может означать одно из двух: либо подтверждение незыблемости позиций Тихого в городской иерархии и знак признания его прошлых заслуг, либо… предварительная договоренность о разделе его наследства между волками помоложе уже состоялась, и почтенного седобородого дедушку мягко и ненавязчиво попросят добровольно уйти «на пенсию», причем попросят публично, обойдутся без радикальных мер и дополнительных затрат вроде снайперского выстрела и последующего приручения оставшейся без папы гвардии. Дескать, живи, отец, с миром, тихо и безмятежно, трать заработанные чужим потом и кровью миллионы, а хлопоты тяжкие на благодатной ниве оставь молодым и сильным.

Если дело обстояло именно так, то сразу становился понятным двойной смысл мочиловки под Старым Изборском и угона в сторону Москвы фур с контрабандными спиртовыми заводами. Хрен с ними, с деньгами. Хотя кусок эти твари оторвали жирный – больше четырех «лимонов». Это было не что иное, как заочное предупреждение ветерану. Дескать, слаб ты стал для таких гамбитов, Тихий. Истекло твое время. А если дедушка не уйдет добром на своих двоих, то очень скоро его, непонятливого, торжественно и солидно, с подобающими заслуженному человеку почестями, вынесут на руках под звуки шопеновского марша.

Под ребрами Тихого пробежал ледяной холод, плотно сжатые губы старика мелко задрожали.

Отказываться от такого приглашения ни в коем случае нельзя. Даже если ты серьезно болен и лежишь в постели с температурой под сорок, все равно должен отметиться. Поэтому Степаныч как можно естественнее разыграл сдержанное удивление, поблагодарил Пузыря за приглашение на свадьбу и пообещал бывшему валютчику в назначенное время прибыть к популярному у братвы Троицкому храму. Именно в нем должна была пройти церемония венчания гатчинского авторитета и его суженой.

Краем уха Тихий слышал, что один из священников, ранее служивший в этом храме – кажется, отец Павел, – сейчас окормляет паству на острове Каменном, в затерянной среди вологодских лесов и закрытой для доступа родственников тюрьме для пожизненно осужденных, тюрьме особого назначения. Отпускает, значит, грехи тяжкие раскаявшимся серийным убийцам типа Чикатило, религиозным душегубам вроде главаря секты сатанистов Каллистрата и маньякам-педофилам, таким, как Стахов. Неужели подобная гниль рода человеческого, брезгливо думал Тихий, вообще способна раскаяться?!

Самого себя, перепачканного кровью с головы до ног, лишавшего жизни собственными руками и бестрепетно отдававшего челяди приказы на ликвидацию конкурентов, Тихий к таковым не причислял даже в редкие моменты душевного самокопания. Он не нелюдь, он лидер, благородный волк, а не бешеная собака. А хищник по определению должен уничтожать овец, таково его предназначение, для этого его произвела на свет матушка-природа, и для этого он существует. Так было миллионы лет, так будет всегда…

Положив трубку, старик немедленно набрал номер шефа своих громил Пал Палыча. Ему не терпелось узнать результаты допроса вероломно продавшей его Фиксе бухгалтерши Масюлевич.

– Слушаю, – после первого же гудка хриплым простуженным голосом отозвался бывший опер. Отсидев в «красной» нижнетагильской зоне троечку за рукоприкладство с тяжкими последствиями, Клычков, он же Бульдог, давно состоявший на довольствии у Тихого, без сожаления расплевался с убойным отделом Всеволожского ОВД и успешно влился в число подручных бывшего особо опасного рецидивиста Белова, в короткий срок завоевав его доверие и возглавив группу боевиков.

– Пашенька, чем порадуешь? – непринужденно, словно речь шла о пустяковом деле, спросил патриарх.

– Сама, тварь, все выложила, как только поняла, что влипла, – в тон Тихому сообщил Бульдог. – Этот чмо, Бык, разыграв Ромео, обещал ей после успешного кидка бросить братву, смастырить обоим светлые греческие документы и умотать на солнечный Крит. Вроде как у него там даже дом имеется. Надоела, мол, такая стремная бандитская работенка, «капусты» хватает, пора и пожить в свое удовольствие – завести небольшой бизнес, вроде заправки с кафе, и до старости греть задницу на пляже…

– И эта облезлая овца купилась на такую голимую лажу?! – протяжно охнул Степаныч, закатив глаза. – Чтоб я еще имел дела с бабами… Что дальше? Про Мальцева выяснил? Его идея перехватить товар?! – Этот вопрос интересовал Тихого больше всего. Одно дело – инициатива чересчур самостоятельного оборзевшего отморозка, и совсем другое – если тот действовал по указанию своего шефа. Это уже прямой плевок в лицо. Это начало войны.