Поздняя любовь

— А ведь именно ты подкинул его мне на пробу! Не забыл? А я противилась его приему, сколько могла.

— Но ты мне не сказала, что опасаешься в него влюбиться.

— Я и сама этого не знала.

Он нервно подергал свои манжеты и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— От того, что мы кричим друг на друга, толку не будет.

— Тут я с тобой согласна.

— Ведь раньше ничего подобного между нами не бывало, правда? У нас всегда были мирные и дружеские отношения.

«Да, — подумала Доната, — это потому, что, когда находила коса на камень, я всегда уступала». Но она промолчала.

— Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, — продолжал он, — она меня не касается.

«Хорошо, что ты хоть это признаешь», — подумала она, но продолжала молчать.

— Но я несу ответственность за атмосферу в офисе.

— Только ты? — прорвало ее.

— Ты, разумеется, тоже. Мы оба. Я рад, что ты это понимаешь.

— Я считаю атмосферу в офисе лучше, чем когда-либо. Никогда еще работа не шла так споро, как сейчас. Коллектив представляет собой изумительно гармоничное целое, а если Вильгельмина, как ты утверждаешь, ревнует, то никто ведь ее здесь не держит. Признаю, что она — милая и послушная девушка. Но из всех сотрудников нам легче всего обойтись именно без нее.

— Нет, Доната. Придется паковать вещички кому-то другому.

Доната широко раскрыла глаза, которые стали еще более зелеными, чем обычно.

— Что-что? — выкрикнула она, словно не веря своим ушам.

— Ты очень хорошо меня поняла. Твоему Пупсику придется срочно исчезнуть.

— Артур, пожалуйста, подумай, о чем ты говоришь! Не может быть, что ты всерьез этого хочешь!

— Может, Доната. Я больше не желаю его здесь видеть. — Он протянул руку под ящик письменного стола, вытащил бутылку коньяку и стакан и наполнил его, ничего не предлагая Донате.

— Он свой испытательный срок выдержал! У тебя нет никаких причин для его увольнения!

— Ошибаешься, Доната. Причина есть. Но письменно я ее фиксировать не стану, а вместо этого мы уж придумаем что-нибудь такое, что ему не повредит. Не будем же мы портить ему всю жизнь из-за тебя.

— Что ты за человек?!

— Во всяком случае, не злонамеренный. — Могучим глотком он опорожнил стакан наполовину и провел по усам безымянным пальцем. — Ты, наверное, удивишься, если я скажу, что даже рад твоим развлечениям с этим парнем. В связи с этим должен тебе сказать, что ты еще достаточно молода, чтобы не устраивать панику по поводу приближения часа закрытия лавочки.

Доната в бешенстве вскочила с кресла. Он не дал ей сказать ни слова.

— В личном плане можешь вести себя с ним как хочешь. Мне-то что? Спи с ним, содержи его, пока позволят финансы…

— Хватит! — закричала она. — Довольно! Кончено! Ты сам не понимаешь, что несешь! Козел ты вонючий, больше никто!

— Может, я и вправду чуть переборщил, — согласился он, — но я ведь тоже не чурка бесчувственная, у меня, понимаешь, тоже есть чувства, которые нельзя оскорблять безнаказанно. — Он опорожнил свой стакан и наполнил его заново. — Теперь все дальнейшее зависит от тебя: либо он, либо я. Тебе придется принимать решение.

Она встала перед ним, оперлась руками на его письменный стол, наклонила голову к его лицу.

— У нас с тобой тоже есть договор!

— Срок которого, к моему удовольствию, истекает в конце года.

Она вдруг заговорила с ледяным спокойствием.

— Ты мне угрожаешь?

— Что ты, ничуть. Я теперь не уверен в том, смогу ли даже работать с тобой и в том случае, если ты мне в угоду выгонишь отсюда этого типа.

— У меня точно такое же чувство, — отрезала она. — Я вообще не понимаю, как могла тебя выносить в течение стольких лет — Она повернулась и вышла из комнаты.

Доната не помнила в своей жизни момента, когда была бы в таком бешенстве, как на этот раз. Больше всего на свете ей хотелось устроить собрание всех сотрудников и облегчить свою душу откровенным разговором. Но, конечно, делать этого было нельзя. Разум подсказывал ей, что скандал совершенно недопустим. Даже если дело дойдет до разрыва со Штольце (а это представлялось ей в данный момент неизбежным), то и тогда — по крайней мере, для окружающих — все должно выглядеть достойно, с соблюдением всех форм приличия.

Даже с Тобиасом она не могла поделиться, пока снова не обретет уверенность в своих силах. Какой толк, если он ворвется в элегантный кабинет Штольце и, распаленный гневом, даст ему по морде? А этого она вполне могла от него ожидать, поскольку, не будь женщиной, сама бы сделала то же самое. Никакой пользы от этого ждать не приходилось, скорее наоборот. Она была достаточно умна чтобы это понимать. Теперь главное заключалось в том, чтобы она сама могла контролировать свои действия, а Тобиаса можно посвятить в дело после того, как она окажется в состоянии дельно и трезво обдумать случившееся.