Поздняя любовь

— А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?

— Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.

— Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.

— Значит, она — глупышка.

— Возможно.

Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.

— Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?

Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.

— Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.

— Почему же ты этого не делаешь?

— Потому что толку от этого не было бы ни для кого. Штольце-то обеспокоен связью между нами.

— У него разве есть на это право?

— К сожалению, да. Он в фирме с самого ее основания, отвечает за все фирменные дела…

— Это и я мог бы, — прервал он.

— У тебя нет такого опыта.

— Зато я мыслю по-современному и знаю, какова ныне обстановка со спросом на строительные работы. А он уже покрылся плесенью с ног до головы.

— У него в фирме деньги.

Тобиас наморщил лоб.

— Без которых ты обойтись не можешь?

— Не совсем так. В крайнем случае я могла бы получить ипотечный заем под мой дом. Или даже просто продать его.

Он снова вскочил.

— Твой замечательный дом? — с ужасом вскрикнул он.

Она придавила сигарету.

— До этого еще не дошло, Тобиас, — успокоила она его. — Возможно, что никогда и не дойдет. Я об этом упомянула только потому, что, как мне кажется, надо рассмотреть все аспекты дела. Факт таков: либо ты отказываешься от своего места в фирме, либо Штольце уходит из нее вместе со своими деньгами. Он поставил передо мной вопрос именно так.

Тобиас молча отошел к окну-панораме. Она последовала за ним и посмотрела на сад, который уже выглядел почти как зимой. Деревья и кусты оголились, и лишь деревянный настил террасы мерцал своими теплыми красноватыми тонами. Вода бассейна купальщиков уже не привлекала.

— Не отчаивайся, — сказала она. — Ситуация, правда, идиотская, но мы уж с ней как-нибудь справимся.

Он повернулся к ней.

— Я не могу отказаться от тебя, Доната.

— Этого от тебя никто и не требует. Найдем тебе другое интересное место работы, а встречаться будем как «независимые частные лица», сколько захотим.

— Это уже не то, что было.

— Верно, не то, — печально признала она, — мне бы тоже хотелось всегда иметь тебя под рукой.

— Почему ты не хочешь выйти за меня, Доната? Это могло бы все изменить. Если мы станем мужем и женой, сплетничать будет не о чем.

Она под улыбкой скрыла, что тронута.

— Мальчик, мой дорогой, ты не можешь говорить об этом всерьез.

— Да могу же! Клянусь тебе, что я серьезно! И не называй меня мальчиком! Да и обращение «мой дорогой» тоже звучит достаточно затасканно.

— Тебе не нравится?

— Конечно! Ни с какой стороны! Называй меня «любимый» или, скажем, просто «Тобиас».

— Запомню.

— И еще: ты хочешь стать моей женой? Только не думай, что я позарился на твои деньги. В брачном контракте можно предусмотреть раздельное имущество.

— Это сейчас вовсе не стоит на повестке дня. Мне надо ехать. Я уже опоздала. Подумай над тем, что я тебе сказала! Нужно что-то решать. И поверь мне: даже если удастся переубедить Штольце (что, впрочем, кажется мне невероятным), все равно в перспективе ничего хорошего в фирме ждать не приходится.

После всего этого, даже прояснив Тобиасу наконец ситуацию, Доната не почувствовала облегчения. Ей представлялось, что она поступила по отношению к нему несправедливо. Она обрисовала ему ситуацию так, что у него не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться обстоятельствам. Вместо того чтобы на равных обсудить с ним все дела, она жестоко уложила его на лопатки.

Какие аргументы мог бы он ей противопоставить? Что любит работать с ней вместе. О да, она тоже это любит. Но теперь, похоже, они не могут себе этого позволить.

Доната чувствовала себя удрученной. Ей было жалко Тобиаса, жалко себя. А кроме того, она кипела яростью против своего коммерческого директора. Если бы, скажем, Штольце влюбился в Вильгельмину, он бы и не подумал ее увольнять. Его бы ничуть не взволновало, что об этом знает весь офис, лишь бы не узнала жена. Именно так поступают тысячи мужчин, и все им сходит с рук. А ей, только потому что она женщина, он смеет ставить какие-то условия.

В это утро она прибыла в офис с опозданием. Остальные сотрудники были уже на месте, и ей с трудом удалось поздороваться с ними с обычной приветливостью.

— Господин Штольце просит вас зайти к нему в кабинет, — известила ее госпожа Сфорци.

— Значит, он в виде исключения пришел точно вовремя? — ядовито спросила она.

Розмари Сфорци, не привыкшая к такому тону, посмотрела на Донату с удивлением.

— Пожалуйста, доложите ему, что я сейчас буду.

Штольце встретил ее у открытой двери, и она, улыбаясь, протянула ему руку «Держись, — мысленно твердила она себе, — ты — деловая женщина, ты не имеешь права ходить на поводу у собственных чувств».