Поздняя осень

Переступая через кучи щебня и трупы, Никулае вошел в здание. «Боже, какой погром!» — пробормотал он про себя. Двери на втором этаже были распахнуты настежь, разбиты и продырявлены пулями. Повсюду кровь, бумаги, разбросанные по полу или сваленные в беспорядке на столах, в углу несколько кучек пепла — здесь жгли какие-то документы: немцы не хотели, чтобы они попали в руки румын. В помещении с решетками на дверях, теперь тоже открытыми, он увидел стопки банкнот — немецких военных марок.

В кабинете гитлеровского командира все осталось на своем месте, пресс-папье лежало поверх трех листков бумаги, возле зеленой кожаной папки. Над столом портрет фюрера, немного покосившийся от пулеметной очереди, которая разнесла вдребезги стекло и глубоко продырявила стену. На столе еле слышно тикали карманные часы «Анкер» с откинутой золотой крышкой. Золотые стрелки показывали приближение полночи.

Сержант снял трубку стоящего на столе телефона, продолжая внимательно осматривать все вокруг. На тумбочке в углу из маленького аппарата через равномерные промежутки времени слышалась немецкая речь.

— Алло! — крикнул сержант в трубку. — Барышня, дайте мне штаб нашего полка.

— Штаб? — послышался на другом конце удивленный и взволнованный голос телефонистки.

— Да, да, не бойся! Я — румынский сержант, мы заняли немецкий штаб!

— Да, да, понятно! Сейчас! — услышал он облегченный вздох телефонистки, потом несколько щелчков в снова ее голос: — Говорите, господин сержант!!!

* * *

Состав резко дернулся. Думитру и Никулае почти одновременно открыли глаза.

— Тронулись? — спросил младший лейтенант скорее про себя.

— Думаю, что да, — пробормотал Никулае. — Здесь грузилась рота тяжелого оружия. Наши горные стрелки. Подкрепление. Может, направляются как раз в нашу дивизию. Пить не хочешь?

Вопрос остался без ответа. Думитру лишь повернулся на другой бок, пошевелил ногами под сиденьем, чтобы размять их, потом снова закрыл глаза.

Они будто плыли неизвестно куда на неведомом корабле. На корабле судьбы. Все осталось где-то далеко, на солнечном берегу, полном зелени и света, знакомых людей, звонких голосов детей и девушек. Берег тепла, покоя и радости. Как воспоминание детства. Берег мудрости и надежды. На другом берегу их ожидал мир, ужасающий огнем и смертью, мрачный и суровый. И они плыли между двумя берегами по темным волнам ночи, изменяясь с каждым пройденным метром, с каждым мгновением.

Теперь они были посредине ночи, по краям которой возвышались, как скалы, два совсем разных дня. В одном из них, теплом и ясном, толпились воспоминания их детства, счастье, ставшее прошлым, грустью и сладкой болью от невозможности вернуться туда снова; там были люди из села, в воображении ставшие великанами, более красивыми, не имеющими возраста, их простые слова; милые образы заплаканных Паулины и Анны остались на белой стене памяти как две старые фотографии из недосягаемого времени и мира. В конце пути через ночь — холодный и сумрачный день, дождливый и дымный. Они начали уже различать другие образы, другие слова, по-другому осмысливать происходящее. И проводником в этом бесконечном черном море, в туннеле, прорезанном в чреве ночи, была лишь гонкая нить надежды, которая грозила в любой момент оборваться, потеряться в неизведанном, затеряться навсегда между пунктами отправления и назначения.

Часть вторая

Глава седьмая

Они прибыли на место, когда солнце клонилось к закату. Батарея располагалась в большом селе, протянувшемся вдоль шоссе на несколько километров. Остановились на небольшой площади в центре, возле церкви. Ниже по склону, в конце круто спускавшейся пыльной дороги, виднелись темные стены мрачного замка, возвышавшиеся над группой раскидистых высоких вязов.

Уточнив что-то у проходившего мимо старшего сержанта, Никулае и Думитру продолжали путь, заглядывая через ограды во дворы. На улицах у ворот толпились солдаты из всех частей дивизии. Кавалеристы и артиллеристы вели лошадей на водопой, кто-то тащил за плечами связки сена и соломы. Во дворах разводили костры, ставили треноги. В открытые окна домов можно было видеть сержантов и солдат за столом вместе с хозяевами, поднимающих чарки с цуйкой или вином, напускающих на себя важность, стреляющих взглядами на хозяйских дочек, которые исподволь тоже засматривались на них и краснели. На воротах мелом загадочными знаками были обозначены номера частей и подразделений, от полков до отделений. Все эти люди нашли себе приют на ночь в большом селе с крепкими хозяйствами и чувствовали себя так, будто они здесь с тех пор, как свет стоит.

В широком дворе разместились в ряд три 76-миллиметровых орудия их батареи. Орудия были накрыты пропыленными брезентовыми чехлами. Около двадцати черных лошадей с широкими крупами, освещенные фонарями, похрапывали в сарае. Повсюду толчея, шум.

— Сильна маскировка. Фронт-то рядом! — с досадой проворчал Никулае на ухо Думитру, который знаками подзывал показавшегося во дворе сержанта Миродана.