Поздняя повесть о ранней юности

Проехав вдоль берега, свернули влево, объехав широкий озерный рукав, стали подниматься на высотку и тут же увидели стоящих в камышах по грудь в воде пятерых немцев, один из которых держал на голове радиостанцию. Немецкий пулемет стоял у меня под ногами с заправленной лентой и я, бросив его на задний борт машины, выпустил над их головами длинную очередь. Радиостанция полетела в воду, все пятеро подняли руки, а мы, спрыгнув с машины и бросившись в воду, стали вытаскивать их на сушу, снимать с них резиновые костюмы и обыскивать. Минометный огонь по застрявшей колонне моментально прекратился. Каждый обыскивал своего немца, вытащенного из воды, и мой оказался молодым, довольно симпатичным оберлейтенантом с железным крестом на шее. Когда он, отбросив каску, достал и надел фуражку, увидев железный крест, я сообразил, что должны быть еще наградной пистолет «Вальтер» и кортик. Карту с привязкой минометной батареи он отдал сам. Сидоров тут же перенес координаты на свою, и в одно мгновение организовал артналет, а въезжая в деревню мы уже видели результаты огня наших двух батарей — огневая позиция из четырех минометов представляла смесь земли и металла.

Трофейный пистолет и кортик у меня отобрал в марте или апреле 1946 года начальник школы сержантского состава капитан Семенец, а полевая сумка и компас сохранились до сих пор. На память.

Последний и весьма забавный эпизод войны произошел уже за Гюстровом, когда началось очень быстрое движение в сторону Шверина. Неожиданно съехались все три полка нашей бригады, их быстро развернули фронтом на север и приказали организовать противотанковую оборону: из района Ростока предполагался прорыв на юг немецкой танковой армии. На рытье капониров для орудий и укрытий для автомашин были направлены все подразделения управления и мы полдня и до глубокой ночи работали лопатами, закапываясь в землю. Слева и справа от нас занимали позиции и другие артиллерийские части, а сзади — тяжелая артиллерия и реактивные установки «Катюши». Закончив работу, мы стали искать место, где бы можно было прилечь, и не находили: орудия, машины, укрытия для боеприпасов — всем этим было заполнено окружающее пространство.

Наконец на обратном скате высотки, где стояли орудия, я нашел место и выкопал окоп метра два в длину и больше метра глубиной, сверху перекрыл пустыми немецкими снарядными ящиками и засыпал землей, оставив дыру, чтобы пролезть. Внутрь натаскал каких-то перин, предупредив командира и указав место, влез туда и мгновенно уснул.

Проснулся я когда ярко светило солнце и стояла полная тишина: ни голосов, ни машин, ни характерных стуков металла, какие всегда бывают на орудийных позициях. Сладко потянувшись, я собрался вылезать из своего укрытия, когда вдруг услыхал голоса. Немецкую речь. Они приближались ко мне и первая мысль, буквально пронзившая мозг, была — наши ночью отошли и немцы прочесывают местность. Увидят мою дыру и бросят туда гранату, тогда — конец, а мне этого не хотелось и я стал соображать, куда можно убежать: только на позиции тяжелой артиллерии сзади нас, за дорогой, они-то точно не могли успеть удрать. Достал две гранаты Ф-1, разогнул усики предохранительной чеки, оттянул затвор автомата и, когда голоса приблизились вплотную, встал во весь рост.

Мимо моего окопа проходила слегка наезженная машинами в телегами дорога, тянувшаяся от видневшегося вдалеке леса, и по ней пехотинцы вели колонну пленных немецких солдат, человек пятьдесят, которые плелись и мирно беседовали. Я спрятал руки с гранатами в окоп, снова согнул усики, положил гранаты в карман и, взяв автомат, полез из своей ямы.

— Гутен морген, герр русише зольдат, — с улыбкой приветствовал меня один из пленных, который, наверное, понял, что со мною произошло. Остальные только повернули головы в мою сторону.

У орудий стояли часовые, наблюдая за этой колонной, а расчеты мирно спали на ящиках со снарядами и между орудийных станин.

Во второй половине дня 6-го мая мы, проехав большую деревню, остановились у хутора из трех домов и получили приказ развернуться на огневые позиции всем дивизионом на танкоопасном направлении по опушке большого лесного массива. Остальные два дивизиона такую же позицию заняли перед деревней. Когда вокруг нас заняли позиции несколько батарей мелкокалиберной зенитной артиллерии, мы поняли, что охраняем какой-то большой штаб. Все подразделения управления разместились в домах хутора, а огневые взводы в лесу опять закапывались в землю, оборудуя позиции. Литвиненко повел наших организовать и оборудовать НП и боевое охранение, а меня с Петей Черновым послали помогать огневикам, где мы и работали почти до утра.

В доме, кроме хозяйки с девочкой-подростком и ее матери, находился эвакуированный из восточных областей общительный старик, немного говоривший по-русски. Однажды, слушая наши разговоры, где многократно произносилось слово фрицы, он с лукавинкой заметил, что только вчера здесь были немецкие солдаты, которые также часто употребляли слово иваны. Мы расхохотались, ибо из уст немца слышали это впервые.