Поздняя повесть о ранней юности

Меня одного поселили в один из трех домов на западной окраине в семейство Нойманов, где я прожил ровно три недели. Хозяева — женщина лет 35-ти и ее дочка, если мне не изменила память, по имени Лотта, девочка моих лет или чуть старше, встретили обрадованно: все-таки охрана. Отец девочки погиб в Сталинграде, они рассказали мне об этом в первый вечер и показали фотографию унтер-офицера зенитчика, но я не знал, что надо говорить в этом случае и заметил только, что там погибло очень много и наших, и немцев. Прошло очень мало времени, и человек в форме вермахта все еще оставался для меня на другой, чужой стороне.

Прошла неделя, и мы поняли, что организованная система охраны нашей деревни действует весьма эффективно. Заметно изменилось отношение к нам со стороны жителей, вся жизнь и работа пришли в норму. Каждый день мы отправляли в дивизию машину с хлебом, два раза в неделю масло и сметану и к выходным — копченую рыбу, в основном угря. Капитан разрешил мне дважды съездить на рыбалку со стариком-инвалидом и я много интересного от него услыхал: в моем сознании произошла дифференциация на немцев и гитлеровцев. Я поделился этим с капитаном, но он посоветовал не «копать» так глубоко, чтобы не иметь неприятностей.

Однажды под вечер, были уже сумерки, я забежал на квартиру, чтобы переодеться к ночному патрулированию. Хозяев дома не было, они вместе со всеми доили коров. Стоя у открытого окна в мансарде, услышал тихий рокот автомобильного мотора и тут же девичий крик: «Гильфен!». Через кроны деревьев я увидел как два солдата тащат к машине хозяйскую дочку, бьющуюся у них в руках. Схватив автомат и сумку с ракетницей, я выбежал во двор и видя, что добежать до дороги, где стояла машина, я не успею, остановился у штакетника и пустил у них над головой длинную автоматную очередь. Солдаты отпустили девочку, бросились к машине, а из кузова, оперев карабин на левый борт, в меня целился солдат. Я, сообразив, что хорошо виден на фоне озера, упал и тут же громыхнул выстрел. Пуля срикошетила об воду. Выпустил сигнальную ракету, а мимо промчалась с плачем перепуганная девочка.

Я выскочил к дороге и, присев в кювете, послал вслед удалявшейся машине еще одну длинную очередь, конечно же, поверх голов. Чувство было неприятным, этот солдат стрелял в меня, и не упади я под штакетник, неизвестно чем бы кончилось.

Вернулся я с патрулирования в пятом часу и сразу же уснул. Проснулся от стука в мою дверь, открыл и увидел на пороге Лотту с подносом в руках, на котором стоял кофейник, две чашки, булочки и две порции сливочного масла. Она что-то говорила, но спросонья я ничего не понимал. Быстро оделся, сбежал во двор, плеснул на голову холодной воды, вернулся, и мы стали пить принесенный ею эрзац, разговаривая и совершенно не понимая друг друга, потом пришла хозяйка, плакала, но говорила медленно и я все понял:

— Мне Лотта сказала, что в вас стреляли. Как же так, ведь война уже кончилась.

Еще через неделю нас сменила команда из другой части, мы передали все свои дела и вернулись в бригаду. Я зашел последний раз в свое жилище, забрал нехитрый солдатский скарб, шинель и вышел во двор. Там уже стояла хозяйка с девочкой, готовясь проводить меня, и мы тепло попрощались.

— Я желаю вам быстрей вернуться домой. Передайте, пожалуйста, сердечный привет своей маме, — сказала хозяйка и, заплакав, добавила: от немецкой женщины и матери. Приезжайте к нам еще, мы всегда будем рады.

Так закончилось мое первое знакомство с немцами, с семьей погибшего унтер-офицера, и уходил со двора я с чувством обязательного возвращения, но оно не состоялось, я уже об этом писал.

Когда мы прибыли в свое расположение, там все было готово к отъезду: вещи погружены, пушки прицеплены, машины в колонне. Двинулись мы опять на восток и опять начались догадки: в Союз, домой, в Польшу… Но отъехали всего 100 километров и остановились на большой поляне за городом Юкермюнде. Опять палатки, которых уже хватило на всех, орудийный парк, парк боевых машин, столовая и все необходимое. На все ушло два или три дня, а затем нас построили, перед строем появились какие-то смешные офицеры и сержанты и объявили, что будем демонтировать завод взрывчатых веществ согласно актам денацификации, чтобы Германия никогда не смогла возродиться как милитаристское государство. Смешные офицеры и сержанты — вчерашние инженеры и квалифицированные рабочие с наших заводов соответствующего профиля.

Дня через три, обустроив свое расположение, мы приступили к работе. Ломать — не строить, и работа закипела: немецкие рабочие сколачивали добротные ящики, мы разбирали и укладывали в них оборудование, а сержанты из рабочих маркировали ящики и распределяли по трем, построенным нами, погрузочным железнодорожным площадкам.

Федор Лукьянов, Эльза, Петр Чернов. Август 1945 г. Германия.