Поздняя повесть о ранней юности

…Через некоторое время после моего возвращения неожиданно все пришло в движение. То ли радист что-то получил, то ли связные вернулись, но батальон быстро зашагал по просеке вдоль железной дороги. Опять впереди шел комбат со штабом, рядом с ним связные, резерв автоматчиков, а затем поротно. Шли быстро, молча и напряженно. Комбат говорил, что нужно к рассвету «оседлать» какое-то шоссе. Потом железная дорога ушла влево, а наша просека уперлась в реденький лесочек на замерзшем болоте. Лед был непрочный, и мы шли, проваливаясь, еще километров 5–6. Наконец остановились в лесничестве. Рядом было шоссе. Роты отправились занимать оборону.

…Мы рыли ровики вокруг лесничества, готовились к круговой обороне, если вдруг появится такая необходимость. Потом меня позвали к комбату. Он отослал меня снова туда, откуда мы пришли. Надо было срочно из двигавшегося за нами батальонного обоза пригнать на рысях взвод пушек-сорокапяток. Из разговоров в избе я понял, что пришел связной из какой-то роты и доложил, что где-то поблизости слышно движение танков. Подчеркнуто официально я козырнул комбату и вышел. Вокруг непроглядная темень. Как только отошел от строений и людей, жутковато стало, но идти надо. Опять, проваливаясь в болото, я почти бежал в обратную сторону. Автомат взведен, в руке итальянская граната, отобранная накануне у немца, а в правом кармане шинели вальтер.

Когда выбежал на просеку, с правой стороны показалась насыпь железной дороги, и я побежал еще быстрее. Послышался шум обоза, характерный скрип колес, похрапывание лошадей и тихая ругань ездовых. Встретил я их на пересечении железной и шоссейной дорог. Передняя повозка, на которой сидел ездовой и старшина минометной роты, поднималась на насыпь шоссе, а я стоял с правой стороны. Луна то выглядывала из-за туч, то снова пряталась. Вдруг старшина поднял с колен свой автомат и пустил длинную очередь в каких-то людей в белых костюмах, подходивших к подводе слева. Те бросились за насыпь. Я тоже залег за насыпью. Поднялась стрельба, и тут я понял, что если эти в белом, немцы, то я лежу в одной с ними цепи. Тихонько сполз с насыпи за деревья и, переходя от одного дерева к другому, увидел пятерых немцев, плотно лежащих спиной ко мне метрах в двадцати. Во мне все дрожало от страха. Но я все же прицелился и дал длинную очередь, потом еще одну, и еще… Немцы исчезли в лесу так же быстро, как и появились… Ко мне бежал человек с автоматом в руках. Я его не узнал сразу. Показалось: немец! В голове мелькнуло, что диск автомата пустой, перезарядить не успею. Граната! Выкрутил шарик, почувствовал натяжение шнура, но в это же мгновение луна осветила старшину. Старшина крикнул своим, чтобы не стреляли, поднялся по насыпи. Я пошел за ним. Тут же стоял лейтенант — высокий красивый грузин, командир взвода сорокапяток. Передал ему приказ комбата, он что-то кому-то крикнул в темноту и исчез. Пока я объяснял старшине, как я здесь очутился и что произошло, обоз объехали две сорокапятки, а лейтенант начал расспрашивать в каком направлении ему двигаться. Потом лошади пошли легкой рысью, я вместе с расчетом бежал следом, иногда придерживаясь за ствол или щит пушки. Старшина бежал рядом.

В лесничестве лейтенант доложил комбату о прибытии, и тут же увел свои пушки на шоссе, а старшина повел одну роту назад к обозу, отбивать его от немцев, переходивших железную дорогу. В суматохе я не понял, что те, которых мы обстреляли, были разведкой двигавшегося за ними подразделения.

Когда во дворе лесничества стало совсем светло, появился лейтенант-артиллерист и, увидев меня, наклонился и с усмешкой сказал, что танки оказались нашими, прошедшими стороной. Я посмотрел ему вслед и отупело думал о том, сколько же километров я сделал сегодня ночью. Лейтенант уходил легкой, почти танцующей походкой веселого лихого человека. Мне и в голову не приходило, что через несколько дней мы снова встретимся с ним, но уже вместо наших танков там будут немецкие.

…За прошедшие после моего ухода из взвода ПТР дни там осталось шесть ружей вместо восьми. Четыре из них комбат распределил по ротам, а два с расчетами во главе со мною держал в своем резерве. Наступали быстро: то разворачивались, то колонной почти бежали по дорогам. ПТР применили несколько раз, но не по танкам, а по автомашинам, тягачам и даже мотоциклам.

Несоблюдение хронологической, суточной точности, смены ночей и дней объясняется то ли прошедшим временем, то ли невероятной усталостью тех дней. Помню три или четыре дома, дорогу мимо них и в нашу сторону мчатся десятка полтора странных машин: впереди колесо и руль мотоцикла, на гусеничном ходу, в маленьком кузове — спаренные пулеметы, и по два немца бьют во все стороны трассирующими. Батальона нет, он где-то в стороне, а здесь, за домами, только комбат со своим окружением и резервом.