Поздний бунт. Андрей Старицкий

В свое время Псков не поддержал Великий Новгород, поднявший против Ивана Великого (объединенными усилиями они вполне могли бы добиться победы), а теперь, в одиночку, разве серьезно можно говорить о ратном противостоянии? Что Псков против могучей России? Вслух же этого никто не говорил. Лишь купец Филимонов, сын Филимонов, уважаемый в городе за размах торгов своих не только с Ганзой, но и с Шемаханами, - вот уж для кого, казалось бы, вольность Пскова более чем на руку - отважился сказать правду-матку:

- О чем стонешь, Великий Псков? Наша древняя вольность уже давно под пятой великих московских князей, царей всей России. Нам осталась только тень от прежней вольности. Так стоит ли ради былого проливать православную кровь? И еще… Хотите ли вы участи Великого Новгорода? Не лучше ли, не оголяя меча, не пыжась мыслью о своей вольности, о власти над этой вольностью, смиренно принять волю государя Василия Ивановича как неизбежность, сохранив город от поругания и разорения, сохранив свои жизни и свое имущество? Уверен и вас уверяю, что только малое число гордецов думают иначе, да и они, скорее всего, думают точно так же, но их одолевает страх перед расплатой. Но если могли шкодить, пусть смогут и ответить. Разве не правители наши, по недогляду нашему, нами же избранные, вызвали гнев государя Всероссийского?! Вот я и предлагаю вечевому собранию Великого Пскова сказать так: пусть едут и судятся с царским наместником. Пусть доказывают царю, что они правы, а не морочили бы головы честному люду.

- Верно! - выкрикнуло сразу несколько голосов, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы вече выдохнуло единой грудью:

- Пусть едут!

Посольство, из знатных, избрали быстро и без особых споров.

Однако еще пару дней посадники оттягивали выезд, задерживая тем самым посольство. Это и привело к роковым последствиям: когда Василия Ивановича оповестили, что посадник Акимов уже второй день после вече не трогается с места, удерживая всех остальных, это пришлось не по нраву единовластцу. И все же царь еще не готов был к крутым мерам, которые ему советовал предпринять Глинский, но когда узнал, что на вече Акимов выступал с крамольными речами, призывая не идти на поклон к Москве, и что большинство его перебороло, а он теперь не сидит сложа руки, Василий Иванович вторично послал гонца со строгим словом: не будет посольства и посадников в Великом Новгороде в два-три дня, в Псков войдет царев полк и посадников тогда доставят под конвоем.

- Не послушал, государь, моего совета сразу, а я был прав, - удовлетворенно заметил Михаил Глинский.

- Признаю. Схватят всех, кто смутьянит!

- А почему не всех, кто приедет? - спросил князь Андрей. - На словах многие перечат Юрию и его сторонникам, а на деле? Кто бы им помешал, если противники Акимова спешно откликнулись на твой зов, государь?

- Верное слово Андрея Ивановича, - поддержал Старицкого князь Глинский, - очень верное. Но есть еще одно очень важное условие. Как сказал на вече знатный купец? Шкодливая кошка должна нести ответ. Вот и посуди: ты схватишь шкодливых, озаботится ли город об их судьбе? Псковитяне вполне могут махнуть на них рукой: пусть получают, что заслужили, а с тобой продолжат торговаться, чтобы добиться большей для себя выгоды, тебе уступая. Если же ты посадишь всех да поставишь их судьбу с судьбой города в один ряд, все пойдет проще и надежней.

- Вроде бы на пользу пойдет, если взять под стражу всех, но бесчестно, - возразил князь Андрей. - Вероломство не украшает правителя. Честь государя…

- Эко, честь - бесчестие, - хмыкнул Глинский. - Интересы державы, вот это - честь. Все остальное - плевелы.

Василий Иванович не останавливал препирание брата с Глинским, слушая их доводы, но вот высказал наконец свое мнение:

- Ты прав, Андрей. Честь для государя - высшее из высших. По нему строят жизнь все его дворовые, все его князья и бояре, а дальше - по ступенечкам - и вся отчина. Но прав и ты, князь Глинский. Честь отечества - превыше всего. Я собираюсь совместить вроде бы несовместимое, возьму под стражу всех, что пособит мне окончательно сломить город без кровопролития, не обнажая меча. А вот покараю я только тех из посадников и знатных горожан, кто держал сторону Акимову, тех, кто бузотерил. Уверен, Псков поймет и одобрит мои действия.

Посадник Акимов тем временем снова проявил самовольство: вместе с избранным посольством повез в Великий Новгород и младших псковитян, а для чего, не понятно. Для солидности, что ли? Или, может быть, пытался многолюдным мнением убедить Василия Ивановича в том, что они всей душой за единство с Россией, но с сохранением прежних вольностей. Наивен либо совершенно близорук оказался посадник: и судьба Пскова, и его собственная судьба давно уже были решены. Твердо и бесповоротно.

Встретили псковитян у ворот Давмонтовых и повелели направиться в архиепископский дом, который в ^то время пустовал из-за отсутствия в Великом Новгороде поставленного архиепископа. Едва они вошли во двор, их тут же окружили дети боярские царева полка, а вышедший к ним дьяк Долматов объявил: