Поздний экспресс

Сначала ей кажется, что он одумался. Вик убирает от нее руки. И лишь услышав звук расстегиваемой молнии, она понимает, как фатально ошиблась относительно его намерений. Попытка откатиться в сторону от него, безуспешная, он садится на нее верхом, зажимая коленями, не давая двинуться. Темнота скрывает тот абсурд, который происходит между ними. Неужели он не понимает, что творит?

– Вик, перестань, пожалуйста! Ты что, не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – отвечает он резко, со смешком. – Ни хрена не понимала и не понимаешь! Ничего, я сейчас тебе всё доступно объясню.

А дальше начинается кошмар. Лоскут стрингов лишь отодвинут в сторону, но мешает его проникновению не это. А то, что она просто не готова. К такому повороту событий не готова и вообще – не готова. Но его это не останавливает. Он крепко держит ее руки, закинутые над головой, прижимая к кровати и… входит в нее. Медленно, трудно. Причиняя ей самую настоящую боль.

– Витька! Прекрати! Мне больно!

Он замер. Неужели услышал?

– Больно? Тебе больно? Да что ты знаешь о том, что такое больно?! Это мне было больно! Все эти годы, когда ты… ты… – Он замолкает, лишь дышит тяжело. А потом возобновляет свои движения.

Больно. Не то чтобы очень сильно. Бывало, она раньше терпела такую боль, до того, как ее отучила от этого тетя Даша. Больше всего – страшно. Жутко от того, что происходит. От того, какой он. От того, что она не понимает, почему это. И за что это ей.

Не плакать. Главное, не плакать. Это того не стоит. Но она саму себя не слушается. Дыхание учащается, в горле ком. Надька, не смей реветь. Подумаешь, больно. Не смертельно. Если бы не одно. Если бы это был не Вик.

Всхлип, который она так и не смогла подавить. Он ее не слышит, и это к лучшему. Она не будет унижаться и реветь. Нет, только не она. Еще один всхлип. Прикусывает губу, пытаясь отрезвить себя болью. Перестань хлюпать, дура, он тебя всё равно не слышит! Еще один всхлип, теперь совсем громкий.

И он ее услышал.

Ярость куда-то утекала, испарялась. А вместо нее, фрагментами, как мозаика… Царапается кружево отодвинутых в сторону трусиков. Ее тонкие запястья, у нее над головой зажатые в его ладони. Его вторая ладонь, придавливающая ее за плечо к матрасу. Ее слова, запоздалым эхом в голове… Перестань! Мне не нравится! Мне больно! И финальным похоронным аккордом – ее всхлипы. От которых мороз по коже.

Ярость испаряется, утекает. Смывает всё наносное, то, что существовало только в его голове. И оставляя один-единственный непреложный факт: он ее насилует. Он насилует свою любимую девушку.

Можно сесть на кровати. Поправить больно врезавшиеся стринги. Вернуть на место сбившийся бюстгальтер. Медленно встать, оправить вниз ставшее теперь совсем не облегающим платье. В гулкой тишине квартиры шорох шелка кажется очень громким.

Чувствительно саднит там, в промежности. Горит кожа на запястьях и губы от его жестких поцелуев. Она убирает от лица упавшую прядь волос. Вот и всё.

Где он? Наверное, на кухне. Или в ванной. Как бы она ни была дезориентирована, звук захлопнувшейся входной двери она бы не пропустила.

Колени дрожат, в ногах легкая неуверенность. Уйти, бежать от этого… от такого… Но она медлит, замирает, не сходит с места. Не понимает она, что произошло! Почему он так себя повел? И почему перестал? Что за хрень творится с Виком? Кто он вообще? В последние несколько минут это был чужак, незнакомец – жестокий, сильный и равнодушный. Но… это же всё равно Вик. Или уже нет? Куда делся ее Вик?

Много вопросов, а ответы недалеко. За стеной. И страха почему-то нет. Вот необъяснимо, но – нет страха. А тот, что был, куда-то делся. После его «О, черт!». После того, как он резко вышел из нее. И как он ударился о дверной косяк, едва ли не выбегая из комнаты. Почему-то сейчас она его совсем не боится. Но по-прежнему не понимает. Нет, она его не понимает совсем, совершенно. А не понимать она не любит.

В падающем из прихожей свете его силуэт на фоне кухонного окна кажется почти сюрреалистичным. Он стоит спиной, широко расставив руки, уперев их в самые края подоконника. Рубашка выбилась из брюк. Неудивительно. А голова… голова наклонена так низко, что ее почти не видно выше широких плеч. Этакий осовремененный вариант всадника без головы.

Непрошеная, неожиданная жалость кольнула сердце. И ощущение, странное, неведомо откуда… наверное, исходящее от его понуренного вида, от почти зримого напряжения в плечах, в руках. Что ему сейчас больно. Больно и плохо. Едва ли не хуже, чем ей.

– Вик…

Он вздрогнул. Так явно, ощутимо, словно она ударила плетью, а не тихо произнесла его имя. Медленно поднял голову. И их взгляды встречаются в темном и бесстрастном оконном стекле.

Он может даже не говорить ничего. Она откуда-то точно знает, будто научилась читать его мысли. Или это так ярко видно в его лице, в его глазах. Раскаяние, сожаление, стыд. Всё вместе, и всё это просто душит его. Его губы дрогнули, но сказать ничего так и не смог. Да и не нужно ничего говорить. Она всё понимает так, без слов.