Поздний развод

Почему? У нее такая ослепительная улыбка, у твоей Дины. По-моему, она была искренне рада нашей встрече – в отличие от тебя, она умница. Я заметил, что она тайком сделала какую-то запись в своем маленьком блокноте. Уж не ревнуешь ли ты? Иначе как понимать твою реплику:

– Может получиться так, что и ты, и твой шрам однажды появятся в одном из ее рассказов.

Она – красавица и простодушна, как ребенок. Красота ее неожиданна, как внезапный удар, впечатление сильнейшее… и при всем при том она тебя любит. Мысль о том, что когда-нибудь я снова ее увижу, наполняет меня радостью. Ведь она просто приехала попрощаться со мной. Отсюда вы, кажется, отправляетесь в лавку ее родителей? Представляю себе, как они обрадуются вам. Кстати, который сейчас час?

Разойдясь по комнатам, все спят беспокойным сном. Стонут, вскрикивают, мечутся в постели, наполняя беспокойством близкое утро. Каждый отправился на покой слишком поздно. Цви взбрело в голову наведаться в полицейский участок. Кедми пригласил мать и родителей его подзащитного переночевать у него в квартире. Яэль из последних сил отправила в постель Гадди. Один я остался не у дел – сидеть у пустого стола, а передо мной, словно материализовавшись при помощи волшебства, сидит молодой журналист из местной газеты, прокравшийся в комнату буквально на цыпочках через незапертую наружную дверь. Никогда не упускающий случая выкинуть какой-нибудь номер Кедми пригласил его донести до читателей всю эту историю в надежде получить в виде бесплатного приложения дорого стоящую в ином случае рекламу.

– Все уже разошлись, – сообщаю я обескураженному репортеру. – Но я расскажу тебе с абсолютной точностью, что здесь произошло. – И я посадил его напротив себя, как школьника, и продиктовал свой вариант произошедшего.

Ноги у меня затекли. Сонный Гадди бредет из своей комнаты с закрытыми глазами в ванную, за ним тащится по полу его тень, пока ее не поглощает коврик.

– Гадди, – шепчу я.

Он замирает на мгновение, как если бы услышал чьи-то голоса. Но потом продолжает свой путь. Раздался звук сливаемой воды, и вот он уже бредет обратно к себе.

– Гадди, – снова шепчу я, не двигаясь с места.

Он останавливается снова, вслушивается в темноту, не открывая глаз, словно окликнул его призрак. Его рука проскальзывает внутрь пижамной куртки, и в этой позе он напоминает мне маленького Наполеона. Затем рука его замирает на груди где-то в районе сердца, после чего он продолжает двигаться по направлению к своей постели, не произнеся ни слова.

Мое сердце переполняет сочувствие к нему. И я отправляюсь за ним вслед в его комнату. Свернувшись клубком под простыней, он открывает один глаз и смотрит на меня. Но узнает ли? Насколько глубоко память обо мне должна сохраниться у него, чтобы он меня не забыл? Я сел на его кровать, ощущая теплоту его тела и улавливая слабый запах мочи.

– Ты знаешь, что я сегодня улетаю?

Он кивает.

– Ты будешь помнить своего дедушку?

Он, немного подумав, кивает снова.

– А ты не слышал, как я тебя сейчас звал?

Он не отвечает. Он неторопливо рассматривает меня своими большими глазами, только сейчас поняв, что окликал его не призрак, а дед. Всего лишь. И снова его рука под простынею ложится на грудь.

– Где у тебя болит? Мама сказала, что завтра она отведет тебя к врачу и что ты потом напишешь мне, что он тебе сказал. Ты, я думаю, просто мало двигаешься. Не делаешь никаких упражнений. Мало гуляешь.

– А где гулять-то? – спрашивает он.

– Я говорю вообще.

– Нет, это не поможет, – отвечает он безнадежным голосом, разительно не соответствующим его возрасту. Отвечает, как взрослый. – Это все из-за моих гланд. Их надо удалить.

– Чепуху говоришь. Ничего тебе не нужно удалять. Ты нормальный, здоровый парень, поверь. Просто тебе нужно больше заниматься собой. Давай поднимайся. Может быть, тебе захочется прогуляться со мною вместе…

– А куда?

– Никуда. Просто выйти и подышать утренним воздухом. В этот час на улицах никого, кроме нас с тобою, не будет.

– Хорошо, – говорит он, не делая ни малейшей попытки встать.

Я пошел одеваться. Слабая тень стала еще тоньше, с каждой минутой растворяясь в небесной голубизне. Расставание, думаю я, прощальные минуты и часы. Их осталось ровно восемнадцать. Много это или мало? Как знать… Так или иначе – жребий брошен. Рубикон перейден, и с каждым шагом граница уходит и уходит назад… а раны… что ж, они затянутся, рано или поздно. Ее больше нет – ни ее, ни всего, что с ней связано. Никакого безумия. Я умылся и побрился. Медленно. Никакой спешки, профессор Каминка. Запомни и эту минуту – как с каждым мгновением растворяются тени и становится все светлее и светлее. Я заглядываю в комнату Гадди. Он все еще в постели. Лежит. Глаза его закрыты. Уснул. Я бреду в маленькую кухню, дверь за собой я прикрываю. Чисто вымытая посуда выставлена в сушилку, остатки продуктов аккуратно прикрыты. Ставлю на огонь чайник. Открыв шкафчик, нахожу большую упаковку хлеба, которую Кедми приберегает для праздников. Рядом лежит огромный нож для нарезания хлеба.

Каким же таким своим обещанием я так ее разочаровал?