Читаем Поздний развод полностью

Внезапно небо потемнело. Несколько сбившихся в клубок туч закрыли солнце. Мы все с тревогой смотрели вверх. Компания стариков-пенсионеров испустила по-немецки радостный вопль, без сомнения вспомнив о родимых краях. А я остаюсь ни с чем, и кровь в моих жилах течет все медленнее. Ничего у меня не осталось, кроме имени на документе о разводе. И я должен буду снова начинать все сначала. Ракефет в этот момент заерзала у меня на коленях. Я попытался – безуспешно – утихомирить ее. На помощь уже поспешила Яэль, которая и забрала у меня малышку, но плач ее от этого стал только громче, и она оттолкнула бутылочку, которую Яэль дала ей. Тогда уже за дело принялась Дина, которая взяла ребенка из рук Яэли и принялась ходить с девочкой по саду, покачивая ее и что-то нашептывая, в то время как обитатели пансионата для престарелых обменивались репликами и пытались помочь советом. Но Ракефет продолжала заходиться в душераздирающем крике. Яэль снова взяла ее к себе, сняв с нее памперс, но плач продолжался с той же силой.

– Яэль, – раздраженно буркнул Кедми, – сделай что-нибудь. – Уйми ее.

Но Ракефет испускает такие звуки, словно в нее вселился злой дух. Гадди, который с самого начала пришел в крайнее возбуждение, не мог усидеть на месте.

– Это точно так было тогда, совсем так же, только тогда я остался с ней совсем один! Теперь видите, что ее невозможно остановить! Вон вас сколько… а тогда я был один!..

Ракефет тем временем продолжала переходить из рук в руки, ключи бренчали у нее под носом, старший официант пытался привлечь ее внимание к принесенным откуда-то старым игрушкам, и даже собаки подошли поближе, пытаясь, очевидно, понять происхождение странного для этих мест звука, но Ракефет даже не взглянула на них. Она надрывалась в крике, и лицо ее из багрового стало синим. Яэль испугалась не на шутку.

– Надо немедленно вернуться домой, – сказала она Кедми.

– Подожди, подожди… А как же заказанный десерт?..

Кальдерон срывается с места и мчится выяснять судьбу десерта, но Ракефет кричит так оглушительно, что он замирает на полпути и смотрит на Яэль, которая, впадая в истерику, кричит на Кедми:

– Десерт! Десерт?! Тебе еще нужен десерт?

Мы все уже на ногах и пробуем успокоить ее:

– Да ничего страшного… Сейчас она успокоится. Надо еще чуть-чуть переждать.

Но Яэль непреклонна:

– Я хочу, чтобы все мы сию же минуту вернулись домой.

Улучив мгновение, я направляюсь к Аси и Цви, оживленно болтающим о чем-то, стоя в стороне.

– Вам обоим не худо было бы встречаться почаще. О чем вы так увлеченно говорите все это время?

– О покушении на царя, – усмехается Цви. – Аси рассказывает мне в деталях, как он был убит. Который по счету он был у них? Ты мне его называл.

– Александр Второй.

Я улыбнулся тоже.

– Ну ладно, – произнес Кедми, сдаваясь. – Двинулись.

– Какая досада, – сказал Кальдерон. – Может, мне нужно было взять ее в машину и немножко покатать? Я таким образом обращался со своими девочками, когда они не хотели засыпать. В таком же возрасте…

– Все… Не надо волноваться. Мы все отправляемся домой.

И Дина с Яэлью занялись тем, что собрали в кучу все вещи маленькой Ракефет.

– Мы в больницу, папа, – сказал Цви. – А ты отправляйся домой и отдохни. Ты очень бледен, а впереди тебя ждет еще долгий перелет. Может быть, мы еще поищем пса, пока мы там будем. Мама скоро уйдет оттуда, и если в это время Горацио вернется, он не найдет ее больше. Он не заслужил того, чтобы мы его там оставили. Ты с нами, Аси?

Аси стоял в нерешительности.

– Отправляйся, – подтолкнул я его. – Отправляйся к ней. Она тебе очень обрадуется.

– Хорошо, папа.

– А что насчет Дины?

– Она останется. Не вижу смысла тащить ее с нами.

– Когда вы собираетесь вернуться?

– Около шести. У нас еще масса времени. Твой вылет состоится не ранее полуночи.

Кальдерон, до сих пор не произнесший ни слова, подал голос:

– Итак… что вы решили?

– Мы собираемся навестить в больнице маму. Вы можете нас довезти?

– Конечно.

– Твоя жена в Тель-Авиве, должно быть, сходит с ума?

Кальдерон горестно закрывает глаза, слабое подобие улыбки кривит его тонкие губы.

– Ну и что? Допустим, что на праздники в кои-то веки я сменил одну семью на другую…

Появляется официант. Он принес счет и, передавая его Кальдерону, что-то шепчет ему.

Кальдерон рассматривает счет.

– Готов принять участие, – говорю я.

– Абсолютно лишнее. Для меня это удовольствие.

Цви смеется:

– Можешь ему верить. Для него это на самом деле удовольствие.

Я гляжу ему прямо в глаза:

– Так ты на самом деле готов продать квартиру?

Он, побледнев, поворачивается к Кальдерону:

– Ты должен обязательно разболтать все на свете? Трепло ты поганое, вот кто ты!

На Кальдерона страшно смотреть.

– Я… Я… нечаянно. Прости меня. Я был уверен, что твой отец уже знает…

– Тебе мало того, что я тебя… Ты хочешь получить еще и все остальное.

– Нет… Я не хочу… Я… подожди минуту… Цви…

– Все. Заткнись! С меня хватит. Ты – жалкий предатель!

Гадди дергает меня за рукав:

– Мы ждем только тебя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза