Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

А между тем по возвращении в Англию боцман попадает в поле зрения английской разведки, и к Рогову подсылают диверсанта, который, шантажируя Великопольского, делает его сообщником и губит вакцину, подняв температуру в термостатах, где она хранилась, и введя специальные физиологические растворы, которые уничтожили вирус Иванова окончательно. Шпионы имели в своем распоряжении инфицированную вирусом болезни Иванова кровь боцмана, но изготовить вакцину так и не смогли. Потому что не владели правильной теорией. Они не знали, что, согласно «творческому дарвинизму», «воздействуя на вирус изменением внешних условий, можно перестроить его структуру, заставив накапливать приобретаемые каждым поколением наследственные изменения».

Теперь друзья обращаются к самому Зарьяну. Дело спасает его «материалистическая теория»: открытие у вирусов «стадийности в развитии и возможности существования невидимых форм заразного начала» позволяет восстановить вирус болезни Иванова, ведь, как показали Лепешинская и Бошьян, жизнь неистребима. И Зарьян восстанавливает уничтоженный диверсантами вирус. Началась долгая борьба за изменение свойств вирусов. «Это был затяжной утомительный процесс, длившийся полтора года. Поколение за поколением вырастали вирусы в необычных условиях, приобретая и накапливая в себе именно те свойства, которые были нужны… Медленно – день за днем, шаг за шагом, опыт за опытом – вирусы изменяли свойства. Постепенно вирус Иванова утратил свою неприступность: он уже легко прививался не только на кусочках «переживающих тканей», но и на живых организмах». В результате герои не только получили Сталинскую премию первой степени, но и научились «перестраивать вирусы», создавать «добрые вирусы».

Но что там вирусы! Степан едет в родной колхоз, который за прошедшие несколько лет преобразился чудесным образом.

Самоходные комбайны, электроплуги, лесозащитные полосы, электрифицированные конюшни, свинарники, умные и сложные машины для очистки и яровизации зерна – все, что Степан видел в тот и на следующий день, уже не поражало его воображение. Степан смотрел только на людей.

Что машины? Завтра будут созданы еще более совершенныe, еще более умные. Но создавать их, управлять ими будут люди… Степан почувствовал: растет новое поколение. Это поколение с детства восприняло коммунизм как реальное, осуществляемое Завтра.

Поздний сталинизм был пронизан этой «жизнью в ее революционном развитии». И то, о чем рассказывалось в научно-фантастическом романе, можно было прочесть в редакционной статье главного профильного академического журнала страны «Биохимия»:

Когда мы говорим академик Лысенко… перед нашими глазами раскрывается величественная панорама недалекого будущего нашего социалистического сельского хозяйства. Мы видим обширные поля ветвистой пшеницы, виноградники в центральных областях, цветущие поля Заполярья, плантации цитрусовых на Украине, Северном Кавказе, в Крыму, Средней Азии. А в знойных степях Сталинграда и многих других районов мы видим зеленые массивы широколиственного дуба, березы, красоту которой почему-то до сих пор связывали только с севером. Мы видим озимую пшеницу, приобретшую свою новую родину в степях Сибири, высокопродуктивные стада на колхозных и совхозных фермах и многое, о чем трудно еще сейчас сказать, но что будет реальностью в недалеком будущем[1078].

Соцреализм позволял жить в этом завтра уже сегодня.

Так наука стала искусством.