Поздно. Темно. Далеко

— Таня, — торжественно сказал он, — видишь бережок? Ты молодая, красивая, походи по бережку, погуляй, а к нам, — Слава повысил голос, — к нам под окошко не ходи — прогоним!

Отстояв таким образом независимость, Слава сунул открытую бутылку в карман, посмотрел, вертикально ли стоит, махнул Карлу рукой и поковылял.

«Кой черт мне эта бражка», — ругал себя Карл, плетясь рядом со Славкой. Проходя мимо теленка, он вспомнил, как летом шла вот так же рядом со Славкой Татуля, за молоком.

— Ой, какой у вас теленок, дядя Слава, смотрите реснички какие! А что вы с ним сделаете когда он вырастет?

— Как что? — удивился Слава, — зарежу, на хер, и съем!

В избе пахло простоквашей и дымом. На столе был рассыпан табак — в тяжелые времена, когда сигарет было не достать, посадил Слава самосад, ухитрился вырастить незнакомое растение, табак ему понравился. С тех пор, хоть понемногу, но сажает.

Слава порылся в углу, откинул с трехведерной цинковой посудины телогрейки, тряпки и зачерпнул оттуда ковшом.

— Погоди, — сказал он и ополоснул две кружки. Брага была цвета борща со сметаной, слегка шипела. Славка подвинул Карлу табуретку, сел на лавочку и скрутил самокрутку.

— Кури, — подвинул он газетку, — или не умеешь?

Карл обрадовался возможности тряхнуть армейской стариной, скрутил, не так, правда, ловко, как хотелось, но Слава не сказал ничего, не покачал головой.

Славка тостов не говорил, не чокался, и Карл лишний раз порадовался, что никогда с ним не пьет. Эта бражка не в счет.

— У меня, вообще-то, язва, — сказал он на всякий случай.

— Пей, ничего, со мной можно.

Карл вспомнил экстрасенса и развеселился.

— Вашей национальности, — неторопливо начал Слава, — я тебя больше всех уважаю. А бабку — ненавижу.

— Бабка, Слава, не нашей национальности.

— Да? А отчего же она так орет? Хозяйка у тебя хорошая, — продолжал он, допив кружку, — справедливая.

Славу неожиданно повело.

— А Валентина мы с Васькой убьем.

— За что?

— Он поляк, — устало сказал Слава и замолчал.

Каждые четыре секунды капала в тазик сыворотка из подвешенной в марле простокваши. На четвертой капле Слава встрепенулся.

— А отчего они нас завоевывали!

— Тебя завоюешь, Славка, ты ж татарин.

— А ху — осклабился Славка, — может, и татарин. Ты вот что, — серьезно сказал он, — возьми тачку, хочешь — свою дам, и навези от меня говна побольше. Весной всю кучу разберут в момент. Долгов на телеге увезет. А я ее, корову, как выпущу весной, так она хер до хера насерет.

Он наполнил свою кружку, долил Карлу.

— Слушай, как тебя, Каря, хер, язык сломаешь. Лександр Иваныч, что, брат твоей хозяйки? Хороший мужик, богатый. А ты бедный, я знаю, Таня твоя — училка. Лариска — тоже училка, с голой жопой ходит. А его баба, Дина, татарка, что ли? Ох, справедливая. Бывалоча, привезет «Примы», чаю, бутылку и спросит — ничего, мол, Слава, не надо? Книжка такая была, там девочка-татарка, Дина тоже, все жратву носила какому-то мужику. Тот в яме сидел. Хорошая книжка, где бы достать.

«Ого, — обрадовался Карл, — надо будет привезти».

— Ладно, Слава, спасибо, пойду я. Да, творог давай.

Славка с трудом встал, снял с подоконника литровую банку с творогом.

— Скажи хозяйке, творог — бесплатно. И молоко сегодня бесплатно. Это за бутылку.

— Да брось, Слава.

— Нет, я так не люблю. Все по-честному. Пойду тоже, жерздины вырублю, холод обещали, дом пеледить надо.

— Слушай, — вспомнил он, — я вот справлюсь, а вечером напьюсь. Так ты мне утром, как болеть буду, налей что-нибудь. Хоть одеколону. Только все не наливай — хозяйке оставь, пусть подушится.

Перед вечером Таня спросила:

— Сигареты у тебя с собой? Пойдем за сарай.

Вид у нее был загадочный. Она подобрала по пути два полешка, установила их в мягкой земле под малиной. Затянувшись, посмотрела на Карла с некоторым сомнением, выдохнула:

— Слушай:

«Под вечер мы собрались за цветами,
В овраг с нетопырями и кротами,
Потом устали и пойти к реке,
И в темноте, ухабистой и тяжкой,
Белела только папина рубашка,
И ландышей пучок в моей руке»

Карл помолчал и поцеловал ее.

— Это лучшее твое стихотворение.

— Правда? — обрадовалась Таня.

Славка оказался прав. Холодно стало, северо-восточный ветер гнал с Волги волну против течения, низкие бежали облака, потом бег замедлили, обступили небо, пошел дождь. Была середина сентября, деревья были нетронуты, на березах изредка проступали желтые пятна, а ивы и вовсе голубели окисью хрома. Было не больше пяти градусов, в бабье лето не верилось, казалось, солнца нет в природе, не будет, по крайней мере, до зимы.