Пожалуйста, только живи!

Оказалось слишком остро, слишком больно. Он не был к этому готов.

Он ничего не знал о своей девочке. Последние два года, которые он провел во множестве реабилитационных центров, для него словно выпали из жизни. Разумеется, с его травмами пользоваться компьютером, выходить в Интернет было полнейшей бессмыслицей. И он продолжал думать, что его Маруся живет счастливо и спокойно, что у нее большой светлый дом, любящий сын, заботливый и понимающий муж. Пускай, думал он, меня покромсало на части, зато она улыбается, примеряет платья, возится с сыном, гуляет по саду и, может быть, иногда думает обо мне.

Когда реабилитация закончилась и стало очевидно, что зрение к нему полностью так и не вернется и тремор в руках не прекратится, наверное, никогда, ему объявили о демобилизации. Полковник Дубинский, старый знакомый, утративший за эти годы все волосы и щеголявший теперь блестящей, словно отполированной, лысиной – она так сверкала, что даже почти невидящие глаза Марата улавливали этот блеск, – сказал:

– Обычно по выходе из легиона мы предлагаем особо отличившимся ребятам остаться инструкторами. Но ты же понимаешь, что в твоем случае это невозможно. Ничего личного, Марк, мне очень жаль. Так или иначе, все необходимые бумаги оформлены. – Он протянул Марату пухлую папку. – Здесь твой новый паспорт с видом на жительство, пенсионное свидетельство, номер счета, на который будет переводиться твоя пенсия…

Марат принял из его рук конверт, попрощался с Дубинским и другими офицерами и вышел из каменного белого дома на вершине холма. Из того дома, в который явился когда-то, незаконно перейдя границу, уверенный, что на родине он разыскивается по подозрению в убийстве. Явился бесправный, ни на что не надеявшийся беглец и нашел там свой дом, своих друзей, работу. Теперь же те, кого он привык считать своей семьей, своей жизнью, вытолкали его взашей. Система пережевала его и выплюнула за ненадобностью.

Когда-то он подался в армию, потому что она забрала его брата. Потому что из каких-то идиотских мальчишеских соображений он считал, что только пройдя все то же, что и Руслан, сможет заслужить право на свою Марусю. Оказалось – не заслужил, наоборот, потерял все, что уже почти держал в руках. Самого себя превратил в бездушную машину, умеющую только стрелять, несущую только смерть и разрушение. Безымянную, безголосую, безликую. Для чего? Зачем все это было нужно?

Он стоял посреди улицы в Обани. Воздух знакомо пах солью, камнем, рыбой, маслянистым пряным запахом кипарисов. Вдалеке, за домами, очертания которых он видел смутно, было море – он мог с трудом различить блестевшие на поверхности воды солнечные блики. Он теперь был свободен, абсолютно свободен. Мог делать со своей никому не нужной жизнью что угодно. Не нужно больше подчиняться приказам и отдавать приказания другим, бежать под палящим солнцем, пока колени не начнут подгибаться, а воздух не станет жечь легкие, не нужно лезть под пули и обезвреживать бомбы. Да здравствует вольная тихая жизнь. Интересно, как скоро он пустит себе пулю в лоб?

Марат не смог бы ответить, почему в конце концов, после нескольких, полных выворачивающей наизнанку тоски недель в пансионе едва передвигающей артритные ноги мадам Шаброль, он подал бумаги на оформление визы и купил билет в Россию. В то время он все еще считал, что Рита счастливо замужем, и не собирался ее беспокоить, а других причин возвращаться в страну, бывшую некогда его родиной, у него не было. В конце концов, не сентиментальность же им двигала, не любовь к каким-то сраным березкам. Наверное, он просто сделал это по инерции. Когда-то, отслужив в российской армии, он отправился домой, не раздумывая, и теперь, покончив все отношения с армией французской, двинулся в ту же сторону.

Перед отъездом он приобрел легкую трость, с помощью которой собирался передвигаться. Одно дело – крошечная, до последнего камня знакомая Обань, другое – огромный город, в котором он не был пятнадцать лет. Понимая, что трость ему необходима, он все же ненавидел эту чертову палку, ненавидел собственную немощь. Калека, жалкий урод, какое, к чертям, у него могло быть будущее? Доживать еще лет сорок на скромную пенсию? Садясь в самолет, он почти желал, чтобы по пути в двигателе что-нибудь замкнуло и лайнер рухнул бы вниз. Это решило бы многие проблемы. Иначе… Если все-таки ему удастся каким-то чудом встретиться с Ритой, она, разумеется, будет счастлива, что ей на голову свалился подслеповатый трясущийся старый пень.