Пожар

Вадик – поэт. Любит свою жену. Тоже по имени Инна. Сильно скучает и в период особого упадка жизненных сил, пишет песни. Все они про любовь, разлуку, море, которое отделяет нас от наших семей и любимых.

Пару раз заходит Серёга за советом. Пиво он не пьёт. Вообще ничего не пьёт. Пришёл на судно, чтобы заработать, вот и работает.

Но вечер заканчивается. Что опять готовит нам завтрашний день? Хорошего я уже отвык ждать. Опять поломки, опять неблагодарная работа механика на судне. Но сейчас со мной она, моя любовь. С Вадиком остаются лишь только его песни.

Вечер заканчивается. Тихо. Мы вдвоём. Как хорошо, что в жизни бывают и такие прекрасные моменты.

Их было очень и очень много за неделю стоянки в Тяньцзыне. Хотя пришлось доделать кондиционер, дёрнуть три поршня на главном двигателе, но вечера были наши. Это и прогулки по ночному Китаю, поездки на пляж и за город и естественно шоппинг. А куда же без него. Но самое главное – мы были вместе. Ничего не торопило нас и не разделяло. Я чувствовал любимое моё тепло. Правда, пару раз просыпался ночью в страхе. Где она? А когда видел в свете ночника любимое лицо и слышал её безмятежное дыхание, то успокоенный, опять засыпал рядом.

Вместо филиппинского царька пришёл новый капитан – англичанин.

Каптин Брэдли. Шестидесятилетний бритиш покорил Инночку своей вежливостью, обходительностью. В Даляне он пригласил нас в китайский ресторан. А в Инчхоне мы его позвали в русский. Хотя я и был загружен работой по горло, но каптин Брэдли разрешил мне днём с Инночкой несколько раз съездить в город и отдохнуть. Тут уж Вадик отвертеться не мог. В эти периоды вся работа наваливалась на него. Но это только возвышало его, как второго механика, и он был не против этого.

А хронометр времени так и отсчитывал, так и отсчитывал минуты до нашего расставания. Из Инчхона судно снималось на Перу. И я иногда ловил в Инночкиных глазах затаённую тоску. Один раз она не выдержала и расплакалась.

– Опять я буду одна! – Сквозь слёзы осевшим голосом шептала она.

Ну что я мог возразить ей? Где найти слова утешения? Ведь до Перу месяц, там месяц и назад месяц. Только тогда уж можно будет списаться. А это будет только начало ноября. И никто с ней не будет на пляже, никто с ней не сходит в осенний лес, никто ей не подарит букет цветов, только что сорванных на таёжных лугах и не закричит:

– Мамусь, смотри какой гриб!

Опять ей быть до поздней осени одной. А там зима, холод.

– Зато, мамусь, на зиму у тебя будет грелка во весь рост, и ты не будешь мёрзнуть, – пытался шутить я.

– Только-то и остаётся, – сквозь слёзы смеялась она.

Каптин Брэдли разрешил мне проводить Инночку.

На следующий день планировался отход. А сегодня ей надо ехать в отель. Завтра утром у неё самолёт, а все таможенные дела надо оформить обязательно сегодня. Как хорошо, что ещё один вечер мы проведём вместе! И он оказался замечательным.

Парк Вальмидо блистал огнями, гремел музыкой, а мы были вместе. Ничто нам не мешало быть вместе. Нам и не по семнадцать, но всё равно… Мы ходили за ручку, любовались вечерним морем и звёздами, говорили только о своём. Мои руки и губы чувствовали только тепло моей любимой женщины. А какими сегодня были по-особенному яркими звёзды!

Лёгкий вечерний ветерок гнал дневную духоту, но для нас мы были только вдвоём.

Никого не было рядом. И это была не Корея. Это была планета Земля, где на ней нас было только двое.

Даже в «Золотом петушке» мы специально выбрали уголок подальше, чтобы подвыпившие русские моряки не мешали нам быть вдвоём. Я написал на стене фломастером: " Сегодня ты ещё со мной, а завтра будешь далеко, и никакие расстояния не помешают нам быть вместе. Всегда только твой. Механик Макаров».

В тихом ночном Инчхоне ничего не помешало нам дойти до отеля. Цветы на клумбах и деревья излучали свои ароматы в тёплую летнюю ночь. Последнюю ночь перед долгой разлукой.

Смешной кореец Мэйсон Пак рано утром подъехал к гостинице. На улице чувствовалась утренняя прохлада, а в руках у меня были совсем ледяные Инночкины ручки. Я их целовал и старался согреть.

Мэйсон нервничал в машине. Ему надо было успеть в аэропорт в Сеуле, а я не хотел отпускать от себя свою половиночку. Но она крепилась. Только одна слезиночка выкатилась из её озёр, когда я на прощанье поцеловал столь родное мне лицо.

Я её выпил, как каплю бальзама, который должен подкрепить меня на оставшиеся три месяца. Посадил своё счастье в машину и закрыл дверь.

Мэйсон ударил по газам и только из заднего стекла машины на меня смотрели опечаленные Инночкины глаза. Она махала мне на прощанье рукой, до тех пор, пока машина не скрылась за дальним поворотом.

Всё! Опять я один. Опять судно, опять море. И только через месяц я услышу её далёкий голос, а это будет только в Кальяо.

* * *

Поэтому и настроение было поганое. И ничего я с собой не мог поделать после отхода. Я опять метался по судну. По несколько раз в день ходил в машину. Заставлял себя заниматься делами. Но всё валилось из рук. Я всё ещё был в мыслях с Инночкой. Я всё ещё переживал в душе наше последнее расставание.