Пожар

Вдруг, не помня себя, я выбегаю из Евлаховой избушки и бегу прямо на народ. Пускай бросают на огонь. Все равно конец. Сгоришь — и все. Навстречу мне бежит с вытянутыми руками мать. Плачет она, вопит, как маленькая:

— Сынок, куда ты подевался, сынок!.

Провалиться бы мне в это время сквозь землю! Убежать бы куда-то в поле, в лес и затеряться там, сгинуть!

Если бы только знала она про поджог, про выстрел мой из самопала… Какими бы словами ругала меня, каким бы битьем проучила! Но ничего-то она не знает, ничего ей неизвестно. Лучше бы она знала уже обо всем и отлупила бы так меня, чтоб живого места не осталось на теле!

Как неповинного, повела она меня к своим, к семье нашей и усадила на сундук, вынесенный из избы. Все наши молчат. Делать совсем нечего теперь. К нашему дому близко не подойдешь, догорает он свободно, без помехи. Пожарные защищают только дома соседей.

Ек. Боронина Пушка

В избе никого не было. Лешка прикрыл дверь в сени, задернул на окошках занавески, не подглядел бы кто с улицы, и подошел к сундуку, обитому железными полосками.

Он пошарил рукой между стенкой и сундуком, нащупал на гвоздике ключ и открыл сундук.

В углу сундука стояла круглая банка с надписью: «Охотничий порох». Лешка торопливо высыпал на ладонь горсть черного порошку, пахнущего копченой колбасой. Он поставил банку на место, закрыл сундук и облегченно вздохнул. Главное было сделано: порох добыт! С завистью Лешка покосился на отцовское охотничье ружье, висевшее на стене.

В это время на печке кто-то завозился, и тоненький детский голос спросил:.

— Леш? Чего ты делаешь?

Застигнутый на месте преступник, Лешка, вздрогнул.

Из-за кадушки, в которой мать ставила тесто, выглядывало заспанное лицо остроносенькой белоголовой девочки. Она с любопытством смотрела на брата.

Не зная, видела ли Дунечка, или не видела, как он воровал порох, Лешка на всякий случай решил подлизаться к сестре.

— Ну, слезай, пигалица! — покровительственно сказал он и помог девочке спуститься с печки, ₇— Завтра я тебе белку из леса принесу. Хорошенькую… — соврал он.

— Можно, я с тобой пойду? — робко спросила Дунечка.

— Мы с Митькой в войну будем играть! Девчонок не берем… — мрачно ответил Лешка, собираясь улизнуть.

Дунечка уцепилась за рубаху брата.

— Леш! Хочешь, я белым буду?

Два дня тому назад Лешка на таких условиях взял ее в игру, так как ни он, ни Митька не хотели быть «белыми». Во время игры Лешка больно оттаскал Дунечку за волосы, но она уже успела забыть обиду. Играть в войну с братом было интереснее, чем возиться с куклой.

Лешка, боясь, что Дунечка расскажет отцу об украденном порохе, сдался.

— Только смотри! Мы из пушки будем палить…

— А сильно палить?

— Как на войне! — гордо заявил Лешка. — Минька сам пушку сделал.

Позади избы между грядами с огурцами сидел Минька, закадычный друг Лешки. Босые ноги Миньки были по колено облеплены еще не обсохшей грязью. Он недавно вернулся с пруда, где ловил раков.

Увидев Лешку, Минька шмыгнул носом и с таинственным видом спросил:

— Достал?

Лешка приоткрыл ладонь и показал горсть пороха.

— А чего твоя Дунька увязалась? — зашипел Минька, сердито взглянув на Дунечку, стоящую поодаль.

— Она пусть белым будет! — заискивающе сказал Лешка и шопотом поведал другу о том, что произошло в избе.

— Эх, ты, раззява! — буркнул Минька. — Не мог, что ли, печку обследовать?

Лешка, который считал, что перед соседскими мальчишками, особенно перед Минькой, полагается скрывать свои родственные чувства к сестренке, нарочно грубо крикнул:

— Дунька! Чего пялишься, как сыч! Отвернись! Позовем, когда надо будет!

Дунечка покорно отвернулась.

— Ну, то-то! — сам не зная для чего, прибавил Лешка.

Минька вытащил из кармана «пушку».

Мальчики начали заряжать «пушку». Они всыпали в нее порох, забили его пыжом, скатанным из газетной бумаги, сверху положили мелких камешков — картечь — и забили вторым пыжом, чтобы камешки не высыпались раньше времени.

Можно было начинать войну.

— Белый, иди сюда! — приказал Минька, стараясь говорить басом. — Видишь пушку? Мы из нее стрелять будем. Поняла? — Минька свирепо завращал глазами. — Ну, прячься, дуреха! Найдем — не помилуем.

Дунечка поправила на голове синенький платок и побежала между грядами и зарослями крапивы. Осторожно раздвигая крапиву, она выбралась к старой бане на соседний двор, где жил Минька.

Подле бани старший брат Миньки Петр, высокий рыжеватый человек со шрамом на подбородке, чинил телегу. Петр приехал в отпуск с Кавказа, где он служил в пограничной береговой охране. Шрам на подбородке у него остался от пули контрабандиста.

Увидав Дунечку, он обдернул мокрую от пота тельняшку и спросил, вытянув руки по швам:.

— Товарищ начальник! Опять картинки пришла смотреть?

«Картинками» Дунечка называла фотографии с видами Батума, привезенные Петром с Кавказа.

— Не, я прячусь, — шепнула Дунечка. — Дядя Петр, не говорите Леше и Мине, где я схоронилась.

Дунечка побежала в конец огорода к сараю с сеном. Цепляясь руками за колючее, душистое сено, она влезла на сено под самую крышу. Здесь было жарко и душно.