Пожар Латинского проспекта. Часть 2

«Это святое!» – так говорила и она. Когда я спросил её однажды, провожая: «Татьяна говорит, что ты каждый день по несколько, хотя бы, страниц художественной литературы читаешь». – «Да, это святое! Каждый вечер, как только домой возвращаюсь, – сейчас вот просто воду горячую на октябрь отключили, – набираю ванную и беру книгу. Мои уже знают, что сорок минут меня не трогать – релакс!»

Как здорово, что есть ещё такие люди, которые без нескольких прочитанных страниц прожитого дня помыслить не могут!

* * *

– Да плохо это! – досадливо поводил головой Слава. – Не с книжкой совсем надо в ванне расслабляться.

У кого что болит!

– Ладно, давай, показывай, что делать, – торопил я, – время-то дорого, не хочу твои деньги – «за здря!»– получать. Давай сразу обговорим! Значит, Слава, почасовая – да? – оплата у меня здесь будет, и всё, до получаса, я суммирую – ты меня знаешь: я – фиг обману!

– Договорились! Вот как я своим говорю: «Только вы переступили порог – деньги вам уже пошли».

– Ага, вот как самый худой подсобник у тебя получает… А сколько, кстати, он получает?

– Да я одинаково всем плачу, – пожал сильными плечами Слава, – по пятьсот рублей в день.

– Это со скольки, до скольки?

– Ну, получается, за двенадцать часов. Мы, вообще-то, сутками здесь уже работаем.

– Давай тогда, чтоб не путаться, полтинник в час? – чуть поднял я себе такие прямо с порога – не с потолка! – идущие расценки.

– Ну, тебе, конечно, должно быть больше, – щедро отжалел сотню с двенадцатичасового рабочего дня Слава. – Зайдём-ка, друга твоего проведаем!

«Чёрный строитель» только что закончил клеить обои в тесной боковой каморке – обрывки рулонов валялись на кафеле. Теперь он с чистой совестью перекуривал в открытую створку окна. Меня приветствовал радостно и сердечно – точно родственную, единственно понимающую его душу.

– Серёга! Мать твою, перемать! Во-первых, какого болта ты окно открываешь: обои только поклеил – отвалятся! Во-вторых, какого хера здесь куришь – обои сырые, напитаются сейчас запахом табака моментом!

– Да Слава!.. Не кричи – щас! – Вихрастый мой ученик спешно захлопывал створку и старательно растирал о кафель окурок – третий уже, среди обойных лоскутков.

– О-ой! – вздохнул Слава. – Лучше бы – скажи – и не заходили!

Смекалистым, чего и говорить, был его авангард!

Площадь отделки была большой: целый верхний этаж нового торгового центра был отдан Славе. Кто им с Джоном такое доверил? «Москвичи всё, москвичи!» Из местных сновала по объекту средних лет блондинка в теле. Добрая, виделось сразу. «Ребятки, если семнадцатого мы не сдадим!.. Ой! – Она прикладывала руку к сердцу. – Меня просто выгонят без разговоров». Рабочих – я бы тоже половину разогнал! – было много. Что каждый из них делал, понятно было не сразу – если понятно было вообще. Все юноши (старше двадцати пяти не было никого) с озабоченным видом куда-то бежали, чего-то делово суетились – были, в общем, в вечном движении. Как акулы. Или как солдаты, для которых передвижение по армейскому плацу разрешено – по уставу – только бегом. Парадно вышагивали только Слава с Джоном, облачённые в утверждённую своей властью форму строительноначальников – оранжевые рабочие комбинезоны со светоотражательными полосами на ногах – лампасами поперёк! – а у Славы ещё и штормовка, как генеральская шинель, или как тога победителя, на плечах. Это при температуре, при которой мне вольготно работалось лишь в футболке!

Вечное Броуновское движение в огромном помещении (точнее – в нескольких его залах) осуществлялось, начиная с Джона, а от него (от греха подальше!) убегали в другой конец – к Славе, к которому кто-то да подбегал каждые пять минут.

– Слава, запиши на меня сотню?

– Зачем? – лукаво щурился начальник.

– В магазин сбегать – чаю попить.

Слава неспешно, с укоризненной улыбкой покачивая головой, точно смакуя мгновения, вытягивал из нагрудного кармана «комбеза» пухлый блокнот с авторучкой, где записывал выданный «работяге» аванс, а потом толстенный, с коим никогда не расставался, бумажник – символ высшей власти: почти магический! Из коего и одалживалась просителю вожделенная купюра.

«Грабили нас грамотеи десятники…» Но тут, право слово, неизвестно ещё кто кого грабил: десятник ли грамотей, или его продвинутые подчинённые!