Сам же Питт вернулся в меблированные комнаты, где рассчитывал дождаться Шоу, готовый ждать столько, сколько потребуется, и расспрашивать его до тех пор, пока не услышит ответы хотя бы на некоторые вопросы, сколько бы времени это ни заняло и каким бы жестоким ему при этом ни пришлось быть.
Хозяйка меблирашек уже привыкла к тому, что к ней все время являются какие-то люди, желающие видеть доктора Шоу и просящие позволения посидеть у нее в гостиной и дождаться его возвращения. К Питту она отнеслась с сочувствием и симпатией, забыв, кто он такой, и решив, что это один из пациентов доктора, которому не помешают ласковое слово и чашечка горячего чаю.
Томас принял и то, и другое с некоторыми угрызениями совести и минут двадцать сидел у камина, стараясь согреться, пока не пришел доктор Шоу, создав некоторый переполох. Он поставил свой саквояж на стул у письменного стола, трость запихнул в угол, забыв сунуть ее в подставку у дверей холла, шляпу бросил на стол, а пальто приняла у него хозяйка, дожидавшаяся, когда он его снимет. Она забрала у него и остальные вещи – шарф, перчатки, потом шляпу и трость – и вынесла все это, словно уже привыкла так делать и это доставляло ей удовольствие. Вероятно, она даже за эти несколько дней уже успела проникнуться к нему самыми теплыми чувствами.
Шоу смотрел на Томаса с некоторым удивлением и с настороженностью, но без неудовольствия.
– Доброе утро, Питт. И что теперь? Вы что-нибудь узнали? – Он стоял почти в середине комнаты, руки в карманах, устойчиво и неподвижно, но производил между тем впечатление человека, готового к самым активным действиям и только и дожидающегося чего-то, чтобы понять, что это могут быть за действия. – Так что произошло? Что вы выяснили?
Питт пожалел, что ему нечего сообщить доктору, чтобы хоть как-то его успокоить; ему было очень неудобно, что он до сих пор не имеет представления о том, кто учинил эти пожары и почему, не говоря уж о том, кто был истинной целью покушения – сам Шоу или Клеменси. Сначала он полагал, что это был Шоу; теперь же, после того как Шарлотта убедила его, что причиной пожаров стала деятельность Клеменси, вознамерившейся вывести на чистую воду тех, кто наживался на трущобах, его прежняя уверенность заколебалась. Но смысла лгать доктору не было никакого; это было бы мелко, да и оба они заслуживали лучшего.
– Боюсь, я больше ничего не узнал. – Инспектор заметил, как напряглось лицо Шоу и из глаз его исчезло настороженно-саркастическое выражение. – Извините, – с несчастным видом добавил он. – Эксперты не сообщили мне ничего нового, разве что, по их мнению, пожар начался одновременно в четырех разных местах вашего дома и в трех в доме мистера Линдси. Он был подожжен с помощью какой-то горючей жидкости, вероятно, обычного керосина для ламп; им облили портьеры в комнатах нижнего этажа, где огонь должен был быстро разгореться, устремиться наверх, охватить весь оконный проем, а затем и деревянную мебель.
Шоу нахмурился.
– Но как они попали внутрь? Мы бы услышали звон разбитого стекла. А я точно не оставлял окна первого этажа открытыми.
– Стекло нетрудно вырезать, – заметил Питт. – И это несложно проделать бесшумно, если налепить на него с помощью клея лист бумаги. В криминальном сообществе это называется «навести глянец». Конечно, они пользуются таким приемом, чтобы пролезть внутрь и открыть замок на двери, а вовсе не для того, чтобы облить все керосином и бросить туда зажженную спичку.
– Так вы считаете, что это был обычный вор, который стал убийцей? – Шоу недоверчиво приподнял бровь. – Зачем, черт возьми? Это же не имеет никакого смысла! – Он был явно разочарован в первую очередь самим инспектором, поскольку у того нечего было ему сообщить, ни нового, ни примечательного.
Питт был уязвлен. Даже при том, что Шоу вполне мог оказаться убийцей – хотя ему была ненавистна подобная мысль, – он по-прежнему относился к доктору с большим уважением и стремился добиться, чтобы и тот относился к нему по-доброму.
– Я вовсе не считаю, что это был обычный вор, – быстро сказал он. – Я просто говорю, что это самый обычный способ в
– И что? – Шоу уставился на Томаса через пространство, застеленное потрепанным скромным ковром и уставленное удобными креслами. – Если вы не узнали ничего нового, зачем пришли? Вы же не затем заявились, чтобы просто мне это сообщить, не так ли?
Питт с усилием подавил раздражение и попытался привести мысли в порядок.