Пожар на Хайгейт-райз

– Я сказала, что это была прекрасная женщина, – повторила она с довольно напряженной, деланой улыбкой. – Все восхищались ее работой по улучшению жилищных условий бедняков.

– Боюсь, у вас неверные сведения, миссис… э-э-э, Питт, – ответила Селеста, как только восстановила самообладание. – Клеменси никогда не занималась подобными делами. Она выполняла свои обычные обязанности, как и положено истинной христианке. Она занималась раздачей у нас в округе бесплатного супа и прочего всем, кто в этом нуждался, но мы все этим занимаемся. И больше всех Анжелина. Она вечно занята чем-то в этом роде. Да и я сама работаю в нескольких комитетах, что помогают молодым женщинам, оказавшимся… в сложных обстоятельствах и потерявшим положение в обществе. Вы, мне кажется, спутали бедную Клеменси с кем-то другим – не имею понятия, с кем именно.

– И я тоже, – добавила Анжелина.

– Это представляется весьма добродетельным делом, – осторожно влезла в разговор миссис Клитридж. – И весьма смелым предприятием.

– Но совершенно неподходящим, моя дорогая. – Викарий покачал головой. – Я уверен, наша дорогая Клеменси ничем подобным не занималась.

– Я тоже уверена в этом. – И Селеста закрыла тему, бросив на Шарлотту ледяной взгляд. Ее густые и тяжелые брови при этом чуть-чуть приподнялись. – Тем не менее это было очень любезно с вашей стороны – заехать к нам. Я уверена, что ваша ошибка проистекает от совершенно искреннего порыва.

– Совершенно верно, – уверила ее Шарлотта. – Мне об этом сообщили дочь герцога и член парламента.

Селеста была ошеломлена.

– В самом деле? У вас такие высокородные знакомые?..

– Да, благодарю вас. – Шарлотта чуть наклонила голову, словно принимая комплимент.

– Видимо, есть какая-то другая леди, носящая то же имя, – успокаивающим тоном предположил викарий. – Маловероятно, конечно, но какое еще можно найти объяснение?

– Вы, вероятно, правы, мой дорогой. – Его жена коснулась его рукава в знак одобрения. – Теперь это представляется очевидным. Именно так, конечно же, все и было.

– Мне это кажется совершенно неважным, – заявила бабушка, восстанавливая свою ведущую роль в разговоре. – Я знакома с вами с самой юности. Я хотела бы присутствовать на похоронах, в знак уважения, и была бы крайне признательна, если бы вы информировали меня, когда они состоятся.

– Ох, несомненно, – сказал викарий, прежде чем любая из сестер Уорлингэм имела возможность ответить. – Очень любезно с вашей стороны. Да, служба будет в церкви Святой Анны в следующий четверг, в два часа пополудни.

– Весьма признательна. – Бабушка внезапно стала очень вежливой.

Тут снова отворилась дверь, и горничная доложила о приходе мистера и миссис Хэтч. Немедленно за ней в гостиную вошла женщина примерно того же роста, что и Анжелина, и очень похожая на нее чертами лица. Нос, правда, был чуточку более длинный, а глаза не утратили былой цвет, равно как и волосы, и она была явно на поколение моложе, но тем не менее в их манере держаться было много общего, и она тоже была во всем черном в знак траура.

Ее муж, следовавший на шаг позади нее, был среднего роста и чрезвычайно важного вида. Он здорово напомнил Шарлотте фотографии мистера Гладстона, великого либерального премьер-министра, только в его более ранние годы. В его взгляде была точно такая же целеустремленность, такая же незыблемая и непререкаемая уверенность в правоте своих взглядов. Правда, его бакенбарды были не столь пушисты, а нос не отличался такими же грандиозными пропорциями, но все равно их похожесть сразу бросалась в глаза.

– Моя дорогая Пруденс! – приветствовала Селеста миссис Хэтч, раскрывая объятия.

– Тетушка Селеста! – Пруденс подошла к ней, и они поцеловались, чуть касаясь друг друга губами, после чего она проследовала к своей тетушке Анжелине и тоже получила поцелуй, но более существенный, да и в объятиях та держала ее чуть дольше.

Джозайя Хэтч вел себя более официально, но его соболезнования были ничуть не менее искренними. Он вообще был совершенно явно очень огорчен и печален; лицо его было бледно, губы плотно сжаты, так что вокруг рта залегли жесткие складки. По всей видимости, он испытывал глубокое чувство горя и утраты, но старался держать себя в руках, и не без успеха.