Пожар на Хайгейт-райз

– Ты никуда не поедешь, Эмили. – Никакой уступчивости она так и не увидела. – Это наверняка будет опасно, если нам удастся добиться каких-то результатов, а ты только будешь мешаться под ногами. Помни о самой сути дела, которым мы занимаемся, и не спорь. Это бесполезная трата времени, поскольку, что бы ты ни сказала, ты все равно с нами не поедешь.

Она глубоко вздохнула.

– Ну, хорошо, – уступила она, приняв самый любезный вид, на который только была способна. – Если таково твое желание…

– Это не только желание, любовь моя, – сказал Джек, чуть улыбнувшись. – Это приказ.

Когда они с Антоном уехали, оставив ее в дверях, Эмили почувствовала себя полностью преданной и брошенной. Но потом, более трезво обдумав сложившуюся ситуацию, поняла, что муж принял такое решение, чтобы избавить ее как от малоприятных впечатлений от подобной поездки, так и от душевных страданий от того, что она непременно там увидит. Такая забота очень ее порадовала. Эмили очень не хотелось, чтобы с нею обращались как с вещью. Однако, хотя ей не нравилось, когда ей что-то не разрешали или отменяли ее собственные решения, ей также было не по душе перечить его желаниям. Привычка слишком часто поступать по-своему может оказаться крайне неудачным выходом из любого положения.

Эмили предстояло бездельничать все вторую половину дня, но в мозгу продолжали крутиться и вертеться разные надоедливые вопросы, так что в итоге она приказала подать экипаж и, очень тщательно одевшись в новое платье из парижского «Мэзон Уорт» – яркого, темно-синего цвета, сильно подчеркивающее роскошный цвет ее волос и лица и щедро украшенное на груди и по подолу, – отправилась с визитом к некоей леди, чье богатство и семейные интересы всегда преобладали над возможными угрызениями совести. Об этом она знала от друзей из высшего общества, с которыми встречалась раньше в салонах, где происхождение и деньги значили гораздо больше, нежели личное расположение или любые вкусы, взгляды и мнения.

Эмили вышла из кареты на Парк-лейн и поднялась по ступеням ко входной двери особняка. Когда ей открыли дверь, она протянула свою визитную карточку и осталась стоять на месте, пока несколько удивленная горничная ее изучала. Карточка была из старых запасов, напечатанная до ее второго брака, на ней все еще значилась «виконтесса Эшворд», что производило гораздо более сильное впечатление, чем «миссис Джек Рэдли».

При обычных условиях приехавшая леди оставляла свою визитную карточку, чтобы другая леди, хозяйка дома, могла потом оставить у нее свою, а потом они уже согласуют время и место будущей встречи. Но сейчас Эмили точно не собиралась уезжать. И горничная должна была либо просить ее уехать, либо пригласить в дом. Титул, обозначенный на карточке, не оставлял ей никакого выбора.

– Пожалуйста, проходите, миледи. Я сейчас узнаю у леди Присциллы, может ли она вас принять.

Эмили с высокомерным видом, высоко задрав подбородок, приняла приглашение и прошла в огромный холл, изукрашенный семейными портретами и даже стоящей на подставке фигурой рыцаря в латном облачении. Потом уселась в утренней гостиной перед камином и дождалась возвращения горничной, которая провела ее наверх, в будуар на втором этаже, помещение, специально предназначенное для приезжающих с визитом дам.

Будуар был изысканно обставлен и украшен в восточном стиле, который стал в последнее время особенно популярным, и полон разнообразных вещиц китайского происхождения: лаковых шкатулок, вышитых шелковых занавесей, картин с пейзажами, на которых горы плавали над облаками тумана и водопадами, с маленькими фигурками людей, скорее похожих на черные точки, двигавшихся куда-то по бесконечным дорогам. У стены стоял застекленный шкаф со стеклянными же полками, на которых были расставлены по крайней мере двадцать статуэток из нефрита и слоновой кости и лежали два резных веера, тоже из слоновой кости, напоминавшие замороженное белое кружево.

Самой леди Присцилле было, вероятно, лет пятьдесят – тонкая, хрупкая, с черными волосами того неестественного оттенка, который только самые преданные ее друзья могли считать натуральным. На ней было платье в красно-розовых тонах, также изукрашенное вышивкой, но исключительно симметричной. Она сразу поняла, что это было ошибкой, как только увидела Эмили.

– Леди Эшворд! – воскликнула она, изображая учтивое и любезное удивление. – Как мило с вашей стороны заехать ко мне! И как неожиданно!

Эмили преотлично понимала, что это в ее устах означает «как бестактно и без должного предупреждения», но она явилась сюда с весьма практической целью и не имела никакого желания осложнять свое положение неоправданно импульсивной реакцией на такие слова.

– Мне хотелось застать вас в одиночестве, без гостей, – ответила Эмили, чуть склоняя голову. – Мне необходим конфиденциальный совет, и мне вдруг пришло в голову, что никто во всем Лондоне не сможет мне его дать, только вы.