Пожар на Хайгейт-райз

– Более справедливо, чем что?! – заорал Хэтч. – Чем наша нынешняя система? Это равносильно свержению правительства, даже революции, как я уже сказал!

– Ничего подобного. – Шоу был уже явно раздражен. Он развернулся в кресле, обернувшись лицом к Хэтчу. – Эти люди верят в постепенные изменения, через законодательные акты, в переход к системе коллективной, государственной собственности на средства производства при рабочем контроле над ними. Плюс полная занятость и изъятие незаслуженной прибыли, непроизводственного, рентного дохода…

– Я не понимаю, о чем вы говорите, Стивен, – заметила Анжелина, и ее лицо все сморщилось от усилий сконцентрировать внимание.

– И я не понимаю, – согласилась с нею Селеста. – Вы говорите о Джордже Бернарде Шоу и об этих ужасных Уэббах?[16]

– Он говорит об анархии и полном изменении или даже потере всего, что у нас есть! – заявил Хэтч в сильном гневе.

Это было нечто гораздо большее, чем возобновление старой семейной ссоры. Тут были замешаны кардинальные вопросы морали. Повернувшись к Шоу и глядя ему в глаза, Шарлотта была уверена, что видит в них огонь уверенности в своих идеях, таящийся под внешним покровом кажущейся абсурдности. Чувство юмора его явно никогда не покидало, оно было заметно даже в чертах его лица, но это был всего лишь внешний покров страстного и уверенного в себе ума.

– Людям нынче все сходит с рук, – заявила бабушка, и это не принесло никакой пользы. – Во времена моей юности людей, подобных Бернарду Шоу и мистеру Уэббу, сразу посадили бы в тюрьму, прежде чем они успели начать пропагандировать эти свои идеи. Но вот сегодня их цитируют совершенно свободно. И, конечно, миссис Уэбб не признает никаких норм и правил.

– Успокойтесь, – резко бросила Кэролайн. – Вы делаете только хуже.

– Да хуже уже некуда! – огрызнулась старая леди жутким театральным шепотом, который был отлично слышен всем присутствующим.

– Ох, боже мой! – Анжелина нервно стиснула руки, переводя взгляд с одного родственника на другого.

Шарлотта попыталась хоть как-то подправить создавшееся положение:

– Мистер Хэтч, а вам не кажется, что когда люди знакомятся с этими идеями, опубликованными в газетах и брошюрах, то они получают возможность сперва изучить и обдумать их, и если это действительно дурные и нелепые мысли, противоречащие здравому смыслу, тогда они видят всю их сущность и отвергают их с порога? В конце концов, даже лучше будет, если они сами осознают, за что им выступать, и поэтому будут считать эти идеи еще более отвратительными и пугающими, чем если мы будем их просто перечислять? Истина не может не выиграть при подобном сравнении.

Хэтч замер с открытым ртом, у него даже перехватило дыхание. Высказанное ею положение он не мог так просто отмести, но промолчать означало бы потерять все аргументы против Шоу.

Несколько секунд в гостиной царило молчание. За окном прогремела карета, едущая вверх, на Хайгейтский холм. Откуда-то донесся обрывок какой-то песни, но тут же заглох, по всей вероятности, какой-то юной служанке сделали выговор за неуместную веселость.

– Вы еще очень молоды, миссис Питт, – наконец сказал Хэтч. – Боюсь, вы не в полной мере осознаете, насколько люди слабы, как легко жадность, невежество и зависть влекут их к ценностям, которые тем из нас, кто получил должное нравственное воспитание, представляются совершенно очевидно фальшивыми. К сожалению, все время растет число таких людей, – тут он бросил тяжелый взгляд на Шоу, – кто путает свободу с излишней вольностью и распущенностью и ведет себя совершенно безответственно. У нас тут рядом имеется именно такой человек по имени Джон Далгетти; он держит какой-то магазин, продает книги и брошюры, которые возбуждают неокрепшие умы и направляют их на мысли о таких предметах и темах, с которыми они не в состоянии совладать, на философские идеи, способные разрушить общество и погубить личность.

– Джозайя не прочь учредить для нас цензора, который будет указывать, что можно читать, а что нельзя. – Шоу повернулся к Шарлотте, широко развел руки и поднял брови. – И тогда никто не будет выступать с новыми идеями или подвергать сомнению старые, возникшие еще когда Ной высадился на гору Арарат. Не будет никаких изобретателей, никаких исследований, ничего, что может бросить вызов уже существующему или возбудить умы, ничего, что могло бы расширить границы сознания. Никто не будет делать ничего нового, чего не делалось ранее. И тогда, несомненно, у нас не будет никакой империи.

– Какой ужас! – откровенно выразилась Шарлотта и тут же побледнела от собственной безрассудной смелости. Тетушке Веспасии подобное откровенное высказывание еще могло бы сойти с рук, но у нее самой был совсем не тот социальный статус, да и особой красотой Шарлотта не обладала. Но было уже поздно. – Я хотела сказать, что невозможно запретить людям знакомиться с радикальными идеями или говорить о них вслух…

Шоу засмеялся. Это был удивительно громкий и добродушный смех; даже в этом окружении черного крепа и печальных лиц он звучал очень радостно.