Пожар на Хайгейт-райз

– Леди Камминг-Гульд. – Доктор вежливо поклонился. – Я ценю, что вы приехали. Уверен, что Клеменси была бы рада. – Он поморщился, словно произнесенное вслух ее имя задело обнаженный нерв. – Вы одна из немногих, кто приехал сюда не из любопытства и не для того, чтобы общество вас здесь заметило. И отнюдь не из жадного желания отведать яств на самом роскошном обеде, который Уорлингэмы дают со времени смерти Теофилиуса.

Рядом с Шоу вдруг материализовался Эймос Линдси.

– Послушайте, Стивен, вы иной раз показываете себя не с лучшей стороны, откровенно выражая свои мысли. Очень многие из присутствующих приехали сюда по гораздо более достойным причинам. – Эти его слова были предназначены не едва сдерживающемуся Шоу, но Веспасии и Шарлотте – в виде извинения за слова доктора.

– И тем не менее мы должны поесть, – заявил Шоу довольно нелюбезным тоном. – Миссис Питт, могу я предложить вам кусочек заливного из фазана? Выглядит отвратительно, но меня уверяли, что это очень вкусно.

– Нет, спасибо, – ответила Шарлотта довольно сухо. – Я как-то не ощущаю никакой необходимости есть, да и никакого желания тоже.

– Прошу меня извинить, – немедленно сказал доктор, и его улыбка при этом была столь естественной, что ее неудовольствие тут же испарилось.

Шарлотта очень сочувствовала ему независимо от природы его любви к Клеменси. Для него это были дни горя и печали, и он, скорее всего, предпочел бы остаться в одиночестве, чем стоять здесь и вежливо раскланиваться с толпой гостей, испытывающих самые разные чувства – от семейной скорби, как Пруденс, до непременной обязанности, как Альфред Латтуруорт, или даже до вульгарного любопытства, плохо скрываемого и отчетливо заметного на лицах нескольких людей, имен которых Шарлотта не знала. И, вполне возможно, один из них мог быть убийцей Клеменси.

– Не надо извинений, – сказала она, отвечая на его улыбку. – У вас есть все основания считать нас незваными и ужасно навязчивыми гостями. Это нам нужно извиняться.

Шоу протянул руку, словно хотел к ней прикоснуться, установить более тесную связь, нежели это возможно с помощью одних слов. Потом вспомнил – в самый последний момент, – что это здесь неуместно, и отдернул руку назад, но у Шарлотты было такое чувство, что прикосновение все же имело место – желание прикоснуться было отчетливо видно в его глазах. Этот жест должен был означать благодарность и понимание. Шоу на мгновение почувствовал себя не одиноким.

– Вы очень любезны, миссис Питт, – сказал он вслух. – Леди Камминг-Гульд, могу я предложить вам что-нибудь? Или вы тоже совсем не голодны?

Веспасия протянула ему свой бокал.

– Вы можете принести мне еще бокал кларета, – любезно сказала она. – Полагаю, он хранился в подвале со времен епископа. Превосходное вино.

– С удовольствием. – Доктор взял бокал и удалился.

Его тут же заменили Селеста и Анжелина, все еще продолжающие руководить собранием, словно герцогиня и ее фрейлина. Их шествие замыкала Пруденс Хэтч. Лицо у нее было бледное, глаза покраснели. Тут Шарлотта вспомнила, ощутив острый укол жалости, что Клеменси – ее сестра. Если бы жертвой, погибшей в пожаре, оказалась Эмили, она была уверена, что ни за что не оказалась бы в таком обществе, несмотря на любые старания держать себя в руках; скорее всего, она сидела бы дома, не в силах унять слезы, а сама мысль о соблюдении светских норм и правил поведения в присутствии относительно чужих людей была просто невыносимой. Шарлотта улыбнулась Пруденс, стараясь, чтобы улыбка была сочувствующей и понимающей, насколько это возможно, но встретила в ответ лишь тупой и измученный взгляд. Может быть, шок от этой утраты пока что оказывал на нее анестезирующее действие, хотя бы отчасти смягчая боль? Полностью она ощутит всю полноту несчастья позднее, когда наступят дни одиночества, утренние минуты после пробуждения, когда она проснется и все вспомнит.

А Селеста была ужасно занята, продолжая играть роль дочери епископа и руководя поминальным обедом в соответствии со всеми традициями. Разговор за столом должен идти на возвышенные темы, подходящие к такому случаю. Мод Далгетти упомянула в беседе какой-то новый романтический роман без каких-либо литературных изысков и претензий, ее следовало немедленно поставить на место.

– Я не возражаю против того, чтобы слуги читали подобные вещи, коль скоро они удовлетворительно выполняют свои обязанности; однако полагаю, что такие книги не имеют на самом деле никакой ценности.

На лице сидевшей рядом с нею Пруденс промелькнула целая гамма противоречивых выражений: сперва тревога, потом замешательство, затем что-то вроде смутного удовлетворения.

– А леди достаточно высокого происхождения вполне может без них обойтись, – продолжала Селеста. – Все это банальные, тривиальные вещи, они пробуждают лишь самые поверхностные чувства.

Анжелина порозовела.