Пожарная застава квартала Одэнматё

Сам момент удара не помню, все словно в серой дзэнской туши туманных пейзажей Соами Мотонобу. И так всегда. Просто происходит так. Все четко вижу до и четко после, сам момент — нет. Словно я исчезаю в это мгновение.

Меня заверяли, что я не закрываю глаза, нанося удар, — но все равно почти ничего не помню кроме черных резких штрихов на сером фоне.

Потом вижу все вполне отчетливо. Голову в стороне, последний воздух, уходящий из груди через разрубленное горло, беспорядочные движения мышц в предплечьях опрокинувшегося вперед тела.

Я не понимаю тех, кто находит в этом красоту. Но это потрясает почти так же. Может быть, именно это они считают прекрасным — накал чувств.

Ясность была просто оглушающая.

Все. Для Накадзимы все кончено. Он смог. Он молодец.

А вот для меня все только начинается, и буду ли я достойным его поступка? Не знаю.

***

Вечером в покоях господина главного советника решалась моя судьба. Решали в узком кругу — сам господин советник, его первый заместитель, распорядитель двора и казначей — лично явился старичок на меня посмотреть...

Люди, несомненно причастные к обстоятельствам смерти Накадзима, ибо были в достаточной мере высокопоставленными. Теперь они решали, что делать со мной.

Я стоял пред ними в умоляющей позе, на коленях, лицом в пол. Долго уже стоял. Ругань первого заместителя не давала мне разогнуть спину.

— Да как ты посмел?! Как это было вообще возможно?! Кем ты себя возомнил?! Что за немыслимое самоуправство?!

Я молчал. Говорить было не о чем. Он был прав. Самоуправство, просто немыслимое в других обстоятельствах…

— Так это тот бесполезный садовник? — проквохтал старый казначей со своего невысокого, но значимого места. — Как он вообще попал в замок на эту должность?

— Вознаграждение за услуги времен последней войны, — ответили ему. — Старший садовник неравнодушен к людям, носившим за ним сандалии в те времена.

— А, — недовольно произнес казначей. — Старший садовник… Я полагал, что с ним покончено после той истории с неканоничным садом…

— Неокончательно покончено, — ответил ему распорядитель двора. — Как видите, он находит способы вредить нам. Меч свой дал.

Я затылком почувствовал, как они разом посмотрели на меня.

Казнят или помилуют?

— Так что решим? — спросил наконец распорядитель двора. — Сэппуку?

— Было бы великолепно, — тихо прошелестел казначей.

— Очень в этом сомневаюсь, — задумчиво ответил главный советник.

— Почему, господин главный советник?

— Это будет выглядеть подозрительно. Обязательно будет произведено расследование со стороны надзирателей сёгуна. Накадзима покончил с собой и все недостачи взял на себя. Если и этот вспорет себе живот, будет выглядеть так, словно это мы заметаем следы.

— Так что же нам делать? Изгнать?

— Возможно, возможно. Но не сейчас. Нужно выждать. Впрочем, оставьте ему шанс закончить все самому. Пусть он над этим хорошенько подумает.

— Не подозревал в вас такой жесткости, господин главный советник…

— Суровые вопросы требуют суровых решений. Так?

— Именно так. Уведите этого.

Меня подняли с колен и вывели прочь.

***

Следующие ночь и день я провел в узилище под главной башней, пока в княжеских покоях принимали ревизора Ставки.

Собранная из тяжелого дубового бруса в две ладони шириной решетка ограждала довольно просторное для меня одного пространство с брусовым же полом. Свет солнца попадал сюда через далекие световые оконца, ночью у охраны горел масляный фонарь.

Хання-Син-Кё находилась в ножнах на подставке у стойки с прочим оружием стражи. Короткий меч и возможность разрешить общие неприятности самому мне оставили. Даже намекали этим на благоприятный для всех исход. Но я не спешил. Наверное, из упрямства. Или от пришедшей с возрастом неуживчивости. И мне, пожалуй, было любопытно, куда все повернется. И я не спешил закончить все здесь.

Охрана любезно поделилась со мной своим ужином. В остальном меня не тревожили.

Уже вечером, когда вновь стемнело, к нам спустился человек, которого я в Какэгава еще не встречал. Он оставил сопровождающего рядом со стражей у лестницы, по которой спустился, забрал у них один из фонарей и через полсотни неспешных шагов подошел к решетке. Поставил фонарь на пол около решетки.

— Господин Исава, — негромко проговрил он, — приблизьтесь.

Я встал с пола, где сидел в позе лотоса, стараясь сохранять покой в душе, — пригодилась монастырская наука, — подошел к решетке со своей стороны.

Свет и тени искажали лицо этого человека, не уверен, что узнал бы его, встретив вновь в иных обстоятельствах.

Он дождался, пока я не опознаю гербы правящего дома на его воинской накидке, и показал мне красную квадратную печать, висевшую на шнурке на поясе рядом с походной чернильницей.

— Я третий помощник генерального инспектора, — негромко произнес он. — Если вам есть что добавить к официальному описанию сэппуку управляющего пороховой мануфактурой Накадзима, сделайте это сейчас. У вас не будет другого случая.

Я помолчал, собираясь с мыслями.