Пожарная застава квартала Одэнматё

Мы принесли Хародзи Сага в храм. Встревоженный шумом и громкими голосами настоятель Окаи вышел к нам и наказал положить раненого на кухне. Там мы постарались остановить кровь из длинной косой раны через всю грудь Сага. Малыш Тогай держал отданный ему братом фонарь и меч Сага, подобранный по моему указанию, и круглыми глазами пялился на блестящую впотьмах кровь.

Я принес из нашей комнаты свою походную аптечку и постарался найти там, чем остановить кровь. Тем временем настоятель Окаи принес и подал мне чистую ткань и бумагу, я залепил мгновенно пропитавшейся кровью бумагой рану, засыпал сухими растертыми листьями бодяги — лучшее кровоостанавливающее средство в моем распоряжении, и перетянул грудь Сага перевязкой.

Сага вел себя достойно, не стонал, лишь едва слышно с хрустом скрипели стиснутые зубы. Он был готов умирать и очень хотел жить.

Я должен был сделать для него все.

И почти час я не мог сделать для него больше ничего.

Сага слабел, бледнел, ему становилось все хуже. Он умирал.

Настоятель Окаи раздвинул нас, встал на колени рядом с умирающим и обратился к нему со словами из Алмазной сутры:

— Как на сновидение, иллюзию,

— Как на отражение и пузыри на воде,

— Как на росу и молнию —

— Так следует смотреть на все деяния в дхарме…

Сейчас я понимал эти речи как никогда ранее. Воистину глубока правота Будды Шакьямуни!

Я встал и вышел прочь во тьму за стенами храма.

Вдали в переулке замерцал свет одинокого фонаря. Это Нагасиро вел врача.

Глава 21. Удары кистью, удары сталью

На следующий день после праздника я явился с визитом вежливости в кузню мастера Окимаса на краю соседнего квартала за Рыбным рынком, где и продемонстрировал ему свой меч в вполне приличной ситуации, без лишних глаз, в обстановке предельного почтения.

Молодой человек остался в полнейшем восторге.

Он созерцал извлеченный из ножен меч, удерживая лезвие через белый льняной отрез, поднеся металл к самым глазам. Едва шевеля губами, он прочел символы Огненной Сутры, вырезанные на лезвии около овальной цубы, на которой навечно застыло бронзовое пятиязыкое пламя:

— Все, что должно было свершиться, свершилось, ничего не осталось не сделанного в этой жизни, а другой не будет, ибо круг перерождений пройден…

В жарком луче света, падавшем сквозь вертикальные решетки в окне, играла тяжелая пыль.

— Почему Огненная Сутра? — спросил он.

— Этот меч принадлежал когда-то воину-монаху с горы Хиэй, — сообщил я то, что услышал когда-то от господина старшего садовника. — Видимо, он и пожелал, чтобы знаки вырезали на лезвии как символ его духовного труда. Возможно, он рассчитывал на мощь речей Будды в борьбе с демоническими сущностями. Но его хозяин погиб в грандиозном пожаре, который учинил Ода Нобунага, сжигая мятежные монастыри горы Хиэй, и меч достался предку моего господина. И через недолгое время этот предок присутствовал уже при сэппуку Нобунага в окруженном врагами горящем храме. Потом уже мой господин унаследовал меч. С ним он ходил в поход к стенам замка Хара на Симабара и видел все огненные казни, которым подвергли восставших. Позже он передал меч мне.

— Я вижу, этот меч следует за грандиозными пожарами, — проговорил Окимаса. — Так мне кажется…

— Никогда не думал об этом, — после некоторого молчания ответил я. — Надеюсь, что нет.

Так Огненная Сутра приобрела в его лице нового поклонника, а мы — пожарные багры. Восхищенный мечом моего прежнего хозяина, с которым я позволил ему познакомиться, он выковал нам оголовья багров в долг. И дал в пользование старые избитые налобники и части наручей, оставленные ему для разбора на металл. А нам они могли еще пригодиться — хоть какая-то защита…

— Вы унаследовали кузню у вашего батюшки? — спросил я, покуда мы собирали лязгающее железо в подходящий ящик.

— Вовсе нет, — улыбнулся мне Окимаса, — я переехал сюда первым, но с помощью отца, конечно. А потом и он сюда отправился, кого-то он там снова дома обидел и решил, что лучше отъехать в столицу. Он легок на подъем и так же быстр на язык. Я помню, батюшка с перепою подбил одного собутыльника испытать меч на шлеме своей работы, да так беднягу заболтал, что тот не смог нанести удар как должно, он по шлему даже не попал и лезвие сломал о бревно, на которое шлем поставили. Едва мы уговорили его не кончать с собой. Мне же это лезвие пришлось перековывать.

А потом я возвращался обратно в храм с грузом багров и доспехов и думал, что же делать дальше…

Наш квартальный врач, господин Мокасэцу, с гладко выбритой, как обычно, головой, которого Нагасиро привел к постели умирающего, обнаружил на спине у Сага еще одну рану, небольшую, но глубокую. Он остановил кровь и наложил повязки, назначил как можно больше укрепляющего питья и покой, сказал, что еще придет утром, — надежный человек. Нагасиро проводил его домой.

А вот затем явился совсем неприятный господин, наш квартальный надзиратель, почтенный Ёсида Мацувака, в сопровождении помощников и нескольких неприкасаемых, что завернули тела убитых в циновки и унесли.