Пожарная застава квартала Одэнматё

— Ничего не слышал о заговоре в наших местах, — ответил Сага. — Но не удивился бы. Многие наши были недовольны, когда лишились земли и пришлось довольствоваться одним рисовым пайком.

— Понятно. Что будете теперь делать?

Сага молчал несколько мгновений, потом произнес:

— Есть около Ёдэномадзё один приходящий лапшичник. Я его присмотрел, когда следил за вашим храмом.

— Да, я знаю, о ком вы.

— Заметил, что очень хорошо он зарабатывает. Зайду к нему сегодня вечером. Пойдете со мной?

— В каком смысле?

— В том самом смысле. Мне нужны деньги. Или у вас за душой есть что-то кроме камней из родного сада?

— У меня здесь… — я начал рыться в рукавах. — Сейчас... Вот! Двадцать дзэни! Берите, Сага. Но не нужно никуда ходить — это не кончится для вас добром!

Сага со странным выражением лица наблюдал за мной, потом посмотрел на деньги в моей руке. Поклонился:

— Извините.

И ушел в дождь.

***

Я провел тот вечер, сидя у переносного прилавка того самого лапшичника. Моложе меня, он работал допоздна, согревая по пути горячей лапшой идущих с поздних работ грузчиков и строителей. Братья Хиракодзи смеялись и балагурили, сидя рядом со мной, — мы заняли все места у маленького навеса, что лапшичник приносил и уносил на себе каждый вечер в этот переулок. Дела у него шли действительно хорошо — он мог себе позволить сооружать такое удобство для покупателей, иные торговали с поставленного на землю ведра…

Сакуратай сидел рядом и дымил своей увесистой трубкой, созерцая закатное небо и мелкими глотками попивая дешевое белое сакэ, что лапшичник наливал по четыре дзэни за чашку.

Я спустил тут все свои деньги, оставшиеся с моего последнего заработка. Съел три порции лапши — и больше в меня уж не лезло. Тогай с Хаято в конце концов ушли спать — с утра им было рано на работу, на храмовую стройку. Сакуратай тоже, выбив наконец трубку, поклонился и тихо удалился в темноту

А я остался один с лапшичником.

Уже совсем стемнело, когда Сага показался из переулка и неспешным шагом, положив руку на меч, приблизился к переносной лапшевне, увидел меня, замедлил шаг, но не остановился. Медленно он прошел мимо меня, не обратил на кланявшегося лапшичника никакого внимания, скрылся в переулке дальше. Мне показалось или он действительно не мог поднять глаз от стыда?

Он не обернулся и не вернулся. Он вообще больше в нашем квартале не показывался.

Капли падали на соломенную крышу навеса все реже, тише, пока не обратились в едва различимую в темноте водную пыль. Я доел свою лапшу и выглянул наружу.

Стало прохладно, задул ветер, унес тяжелые тучи, и с темных глубин неба на влажную землю пролила свой свет яркая огромная луна.

Дождь наконец кончился.

Глава 20. Хранитель мечей. Театр и актеры.

Той ночью мне снился мой прежний господин, старший садовник. Он был молодым, мы были еще молодыми, тридцать лет тому, а позади в ночи на меловых утесах Симабары горел черным пламенем замок Хара и тяжело пахло горелым мясом.

— Я не хочу увидеть это еще раз, — произнес мой прежний господин, старший садовник. — Просто не могу.

Я проснулся, не понимая сна, который увидел. Некоторое время я смотрел на дощатый потолок храмовой каморки. Затем встал с циновки, на которой спал, потер лицо ладонями. Что за странный сон?

Было еще темно, но я не стал ложиться вновь. Храмовый сад отнимал немало времени. После сада я, как обычно, работал в городе, жаль, работа со священной повозкой уже закончилась, а она мне бы сейчас пригодилась.

За стрижку садовых растений в хороших домах платили серебряный бу, если садовник приносил ножницы с собой. У меня нет ножниц. И мне платили четверть.

После полудня я столкнулся с моим благодетелем из купеческого сословия, Окасукэ.

— Добрый ли день, господин Исава?

— Благодарю вас, что беспокоитесь, — смущенно ушел я от ответа.

— Да, — понимающе покивал Окасукэ. — Вот кончилась работа на повозке, а как она бы сейчас вам пригодилась?

— Это так.

— Ну, это ничего, — бодро поддержал меня Окасукэ. — Сегодня вечером к вам в храм зайдет молодой человек. Он вызвался проводить вас к людям, которым могут пригодиться ваши услуги.

— Премного благодарен, почтенный Окасукэ.

— Ну что вы, господин Исава, я только рад.

Вечером в храм пришел не кто-то другой, а Нагасиро. Тот самый молодец в белом, что дрался с соседскими на шествии, что вздорил с приятелями в первый мой вечер в Эдо. Это было неожиданно!

Он без церемоний, не очень-то вежливо кивнул мне, сразу направился к храмовым воротам, коротко бросив:

— Идем.

Очень невежливо. Но я последовал за ним.

Мы прошли через весь квартал, вышли к квартальным воротам, пересекли канал по мосту.

Вечерний Эдо бурлил, освещенный огнями вывешенных из окон фонарей с именами хозяев, начертанных на бумажных плафонах широкими мазками черной туши, и я понял, что уличная толпа мне уже несколько привычна, что я следую за Нагасиро, не замирая на широких перекрестках, где сталкивались потоки пешеходов, смело вливаясь в сонмы людей. Пахло пылью и потом, горячим маслом фонарей, нагретой бумагой.

Широки и бурливы улицы столичного Эдо вечерами.