Пожарные Панема (СИ)

И потому, Эффи ласково взяла супруга под руку и увлекла от его друзей в дальний угол, где, заботливо улыбнувшись, сообщила:

— Дорогой, мы разводимся, — и тон счастливый, таким с Рождеством поздравляют и всех благ желают. Хлопает его ладошкой по предплечью, обтянутому черной тканью, и идет вон из семейного дома.

Теперь она сама себе хозяйка, имеющая возможность купить вольную и получить то, что она хочет. И Эффи знает чего она хочет. Точнее кого.

Она честно старается не сиять, пряча нос в воротник синего плаща. Ей же и правда жаль, что умерла мама, причем так глупо: аппендицит. Но именно это открыло её дочери путь на свободу. Может именно своим завещанием мама извинялась? Возможно ли такое?

На пятый этаж многоквартирного дома она взлетает по ступенькам на одном дыхании, и облизнув губы, нажимает кнопку на стене у дверного косяка. В утробе квартиры раздается глухой перезвон. Главное, чтобы он был не на работе! Дверь открывается. На пороге Хеймитч: взъерошенный, в штанах и с голым торсом. На дворе уже почти одиннадцать. Неужели она его разбудила после смены? Ничего, она знает чем задобрить.

— Привет, можно? — счастливо улыбается Эффи. Сдерживает себя, чтобы не кинуться на шею, хотя так хочется очутиться в плотном кольце его рук. И настоятельно игнорирует удивлено приподнятые брови хозяина дома.

Хеймитч облизывает губы, ерошит волосы и отступает в сторону, давая дорогу. И что-то девушке подсказывает, что входить не надо. Не вовремя она.

— Митч, дорогой, кто пришел? — разносится по помещению звонкий женский голос. И через секунду его обладательница появляется на пороге комнаты. — Оу, извините… — как в дурной комедии тянет незнакомка в футболке Хеймитча с полотенцем на плече, — не хотела мешать…

«Черта с два ты не хотела. Выползла, чтобы продемонстрировать, что ты здесь главная!» — злится Эффи, недоуменно взирая на Эбернети. Откуда он её притащил?

Ей трудно описать спектр эмоций, взявший в тиски грудь от повисшего молчания. Там были и сомнения, и отчаяние. С каждым вздохом эти ощущения все теснее давили, угрожая перекрыть кислород.

— Эффи, познакомься, это Мейсили, — наконец-то, спустя бесконечные тридцать секунд, обретает дар речи Эбернети и поворачивается к девице с полотенцем, представляя ее, — моя невеста. Мейс…

Дальше Эффи уже не слышала… Как? Когда? Ее же не было всего восемьсот… и тут же себя поправляет: целых, её не было целых восемьсот шестьдесят два дня и три часа… минуты уже не важны. Её не было рядом и Хеймитч выбрал жизнь без неё. И кто же его осудит?

Мейсели, гостеприимно улыбается и что-то спрашивает. Слова застревают у Эффи в горле и она насильно их выталкивает, даже, кажется, угадывая с ответами. Интересуется, когда свадьба и сыпет поздравлениями. Через какое-то время этого аттракциона неловкости Эбернети все-таки интересуется у откланивающейся Эффи, зачем та приходила.

— Ерунда, — машет рукой девушка, изображая беспечную улыбку, — я развожусь, — и добавляет: — вот хотела сообщить… что поживу в семейном доме. — И отступает к двери. — Не берите с меня пример, буду должна подарок. До свидания.

В день их свадьбы Эффи танцевала. Она была прекрасна: идеально очерченные алые губы, элегантная прическа, тонкое шелковое платье, струящееся по соблазнительным изгибам её тела. И-снова-мисс-Тринкет кружила как в последний раз по темной комнате, освещенной размытым пятном подсветки огромного аквариума у стены, прикладываясь к бутылке шампанского и усиленно уговаривая себя пожелать ему счастья. Сквозь слезы и боль. И причиной им были не тесные туфли, хотя вскоре Эффи сбросила их, оставшись наедине с душой.

Она мечтала раствориться в музыке, чтобы убежать от нежелания признать, что все её девичьи фантазии разбились в щепки о взрослую жизнь. Он не любит её, не любит эту девицу с полотенцем на плече… Принять это Эффи отказывалась наотрез. И эмоции душили, угрожая тесной петлей обвиться вокруг шеи и перекрыть кислород. Страшный кошмар творился наяву и сколько бы она не пыталась рвать нити, сердце упорно возвращало ее в исходную точку.

Ей хотелось напиться в хлам, провести ревизию всего отцовского бара, расставленного на стеклянных полках, а потом спуститься в винный погреб и выбрать что-нибудь безумно дорогое и уникальное, являющееся жемчужиной коллекции и спрятанное в холодном каменном полумраке. Она заслужила. Её жизнь разрушена во имя того, чтобы погреб мог пополняться подобными бутылками и бочонками, чтобы деловые щупальца семейства Тринкет могли и дальше отхватывать всё большие территории, самые аппетитные куски… Она дорого заплатила за свободу, с которой теперь не знает, что делать. Но она придумает, справится.