А Аньке пора было со всех ног бежать за кулисы и переодеваться. Но она стояла в меловом кругу под пожарным краном, не мигая, глядела на страшный рубиновый огонь.
Машина тоже не мигала. Она молчала и караулила Анькину душу.
АНЬКИНА ОЧЕРЕДЬ
Вот будет техничка тетя Клава когда-нибудь прибирать в дальних коридорах и наткнется на Анькин скелет…
Конечно, сначала Аньку будут искать. Может, объявление дадут в газете:
Да только откуда гражданам и организациям знать, где Анька…
А может, и не дадут никакого объявления. Мамин муж, Максим Петрович, даже, наверно, обрадуется. Ну и пусть, Аньке плевать!
А мама?..
Анька шмыгает носом, вытирает ладошкой слезы.
Скоро у мамы родится новая дочка, и она быстро забудет об Аньке…
«Пусть хоть сто дочек себе нарожает, мне-то что! — тоскливо думает Анька. — Ну и пусть я тут умру, ну и очень хорошо!»
Прямо против Аньки — большое заиндевевшее окно, оттуда тянет холодом, Анька ежится. За окном — пожарная лестница, по которой они сегодня залезли в Дом пионеров, чтобы не будить вахтера Мадамыча…
Как давно это было — сто лет назад.
За окном — белый, зимний день, за окном — большой, завьюженный Анькин город. Если спуститься по пожарной лестнице, спрыгнуть в мягкий сугроб и выбежать из дворика, то увидится низенькая деревянная улочка, стрелой летящая вниз. Вдоль нее — раскатанная ледяная дорожка. Редко кто из Анькиных друзей пройдет мимо, да только трудно удержаться на ногах — такая скорость! Малышня съезжает на портфелях — «паровозиком». Аж на соседнюю Фестивальную улицу выносит визжащий, хохочущий «паровозик»!
Фестивальная улица — широкая, длиннющая, с липовым сквером посередке, и тянется она от площади Первой пятилетки до самого леса… Очень хорошая улица, там многие из театра живут, кто в начале, а кто у самого леса. Анька, например, живет совсем рядом. Жила. До сегодняшнего дня.
Анька всхлипывает, с ненавистью смотрит на Машину.
И где-то там, в старых каменных улицах, есть трехэтажный домик из красного кирпича, красивый, узорный, как пряник. На втором этаже Пряника живут в тесной от книжных шкафов и Кузиных железок квартирке Еремушкины. Анька любит этот дом… Там старый тополь во дворе, он заглядывает в окна, шумит тихонечко листьями, прячет в могучей кроне солнце. Соседям Михаила Павловича это не нравится.
— Темно, — говорят они. — Спилить бы его к чертовой бабушке!
Хорошо, что люди они ленивые: все лето говорят, говорят, и уже соберется кто-нибудь наточить пилу, да вдруг наступает осень… Тополь облетает, двор становится желтым, просторным: листья шуршат под ногами и уже никому не загораживают солнца. И соседи забывают о тополе. А он стоит и копит силу для будущей весны.
Придет весна, растает снег, крутую улочку у Дома пионеров затянет травой, тополиный пух занесет двор дома-пряника, на Фестивальной зацветут липы… Ночью, если на цыпочках, чтоб не разбудить маму, пробраться на балкон, то стой и дыши сладким липовым ветром и гляди на дальние огоньки хоть до утра.
Но все это уже не для Аньки. Анькина судьба — торчать под пожарным краном.
«Вот возьму и вылезу! — с отчаянием думает она. — Ведь никто не узнает. Не поймет даже, что все уже не так… Почему я должна страдать за всех?»
Разве справедливо? Вон сколько людей на свете — больших и маленьких, умных и глупых, хороших и плохих — целое человечество! И все делают что хотят. Не знает занятое своими делами человечество, что в городе, заметенном большими холодными снегами, Анька Елькина страдает за него. И стоит ей сделать только шаг — и никаких СВОИХ дел у человечества не станет: Машина даст им железное счастье, железную мудрость и железный порядок. Наверно, все будут маршировать, как оловянные солдатики, и счастливо улыбаться, не замечая друг друга. Тоска какая!
Жалко Аньке людей. Но и себя жалко.
А если взять и закричать изо всей силы? Может, услышат, прибегут? Анька скажет, чтоб позвали Михаила Павловича, и все ему расскажет. Он обязательно что-нибудь придумает!
И тут Анькино лицо из несчастного превращается в упрямое и злое. «Вот, значит, ты какая! — думает о себе Анька. — Значит, пусть опять Михаил Павлович? А тебе себя жалко стало! „Все несчастья — пополам!“ говорила, а чуть что — сразу в кусты!»
Не нравится себе Анька. Анька себя презирает…
— Не будешь ты кричать и звать Михаила Павловича! — бормочет она сердито. — Поняла у меня? Теперь твоя очередь!
АНЬКА И КАРЛ ИВАНОВИЧ
Потом будут говорить, что первым Аньку нашел Айрапетян, но это не совсем так. Первым ее нашел Карл Иванович, вреднейший из сверчков.