Пожарный

Впрочем, целоваться они не стали. Харпер помнила про открытую печь за спиной, чувствовала жар от пляшущего пламени и размышляла, кто за ними наблюдает. Джон дважды поднимался, чтобы подбросить дров, и каждый раз Харпер думала: «Если мы покинем лагерь Уиндем, он не пойдет с нами. Ему придется остаться, чтобы беречь свой огонь».

– Это была подстава, – сказала Харпер. – Вы, ребята, просчитали голоса заранее.

– Ну… Я бы на такое не пошел. Скажем так: результат был не совсем непредсказуем. Почему, по-вашему, Майкл особо отметил, что вам торопиться обратно не обязательно?

Еще до ухода остальных они набросали два разных плана – в общих чертах. Один – на случай, если придется удирать спешно. Второй предусматривал отъем (вежливый) власти над лагерем у Кэрол. Джону и Харпер поручили проработать детали для обоих планов.

– Я готов работать над планами, если хотите, – сказал он.

– Мне нужен сахар, чтобы мозги работали, – сказала Харпер и достала из хозяйственной сумки коробку с Мэри Поппинс. – Ничто так не настраивает меня на заговорщические мысли, как запрещенная шоколадка, даже если ей уже год.

Джон нахмурил лоб.

– Предупреждаю. Заявлять, что у вас есть конфеты, когда их нет, это злостное нарушение клятвы Гиппократа – «не навреди». Не причиняй лишние страдания.

– Я вас разочарую, Руквуд. Я медсестра. Мы не даем клятву Гиппократа. Это врачи дают. А медсестры только клянутся, что пациент примет лекарство.

– Иногда вы говорите страшные вещи, и от них у меня радостные мурашки по коже, – сказал Джон и тем же тоном, без паузы, продолжил: – Я бы спалил лагерь Уиндем дотла, но не дал Кэрол и ее прихлебателям забрать у вас ребенка. Остались бы только обгорелые палки. Надеюсь, вы это понимаете.

– А это не слишком несправедливо по отношению к остальным? – спросила Харпер. – Они не такие плохие, большинство из них. Они хотят только безопасности.

– Обычное оправдание всех безобразий и жестокостей. Все хотят только безопасности, и плевать, кого придется ради этого уничтожить. И люди, которые хотят убить нас, кремационные бригады, тоже хотят только безопасности! И человек, которого я убил фениксом той ночью, – человек за пулеметом пятидесятого калибра. Я почувствовал, что должен сделать это. Должен прожарить его до костей. Только так я мог быть уверен, что вы вернетесь ко мне.

Он смотрел на нее и с удивлением, и с печалью. Харпер захотелось взять его за руку. Но вместо этого она вручила ему миниатюрный «Сникерс», а себе выбрала кокосовый «Маундс».

– И нам придется убивать людей ради безопасности? – спросила Харпер очень тихо. – Думаете, до этого дойдет? И Бена? И Кэрол? Если вы так считаете, мне, наверное, лучше уплыть обратно прямо сейчас. Я не хочу планировать убийства.

– Если вы уплывете прямо сейчас, – сказал он, – это убьет меня. Так что вам, похоже, придется остаться.

– Похоже, – согласилась она и налила обоим еще рому.

10

Он сказал, что батончик ужасен и нужен еще один, чтобы перебить вкус. Харпер вместо этого дала ему сигарету и налила еще рома. Джон прикурил от большого пальца.

Харпер не очень нравился план побега. Слишком много получалось сомнительных пунктов. Она составила план – начинался он с буквы «А» (очнется ли отец Стори), продолжался до буквы «Е» (отвлекающий маневр – обрушить колокол с колокольни) и заканчивался на «Q» (Дон отводит остальные лодки на север). Потребовалось больше половины алфавита.

Зато Пожарному план нравился. И неудивительно. Ему отводилась ведущая роль. Харпер пыталась вычеркивать буквы, а Джон – наоборот, норовил добавить.

– Эх, не хватит времени прорыть подземный ход, – сказал Пожарный.

– Куда?

– Не важно. Нельзя организовать хороший побег из тюрьмы без подземного хода. Честолюбивый романист, сидящий во мне, мечтает о тайном туннеле, спрятанном за фальшивой стеной, или за постером знаменитого киноактера, да хоть бы за шкафом. Можно назвать все это «Операция Нарния»! И не говорите, что вам не нравится.

– Мне не нравится, что вы становитесь романистом. Придется порезать вам лицо. Так я поступила с последним назойливым писателем, вставшим у меня на пути.

Джон взболтал осадок бананового рома в бумажном стаканчике и допил одним глотком.

– Я и забыл, что ваш муж был честолюбивым романистом.

– Мне иногда кажется, что каждый мужчина хочет быть писателем. Хочет создать мир с идеальной воображаемой женщиной, которой можно помыкать и которую можно по желанию раздевать. Он может выплеснуть агрессию в нескольких сценах изнасилования. А потом на спасение отправит своего вымышленного двойника, белого рыцаря – или пожарного! Кого-то сильного и свободного. А у реальной женщины есть собственные скучные интересы, и она не укладывается в схему. – Харпер помрачнела. Ей вдруг пришло в голову, что она не была для Джейкоба ни другом, ни женой, ни любовницей, а только персонажем, материалом. Писатели – такие же паразиты, решила она, как и споры.