Пожарный

– Простите. Очень тяжелые выдались дни. И я только что пережила худшую их часть. Я пошла домой, чтобы собрать кое-какие припасы, а там оказался Джейкоб с новыми приятелями. Один из них – тот гад с радио, Ковбой Мальборо, который все время хвастается, скольких окурков он казнил. И я пряталась. Долго.

– Вы пошли домой? Одна? Почему не послали кого-нибудь?

– Кого? Все дозорные – дети. Голодные, истощенные дети. Я никого не хотела подвергать риску. И вас не могла послать – с вашими-то ребрами. Кроме того, только я знала, где лежит то, что мне нужно. Поэтому и нужно было идти самой. А вы не рассказали мне про то, что случилось с моим домом.

– Про то, что ваш бывший решил устроить перепланировку двухтонным плугом? Я думал, что вам достаточно потерь на одну неделю. Зачем добавлять? Вы в норме?

– Я ужасно испугалась. Слышала, как они говорили обо мне. И о вас тоже.

– Быть не может! – воскликнул Джон. Похоже, он был доволен.

– Да. Они говорили о человеке, который превратил драконью чешую в оружие, который может швыряться огнем и везде разъезжает, переодетый пожарным. Только не могли решить – настоящий вы или это только городская легенда.

– Ага! Все-таки я становлюсь рок-звездой!

– В основном они говорили о том, что сделали с больными людьми. Ковбой Мальборо делает отчеты для всей кремационной бригады, он рассказывал, кто убил больше всех, кто убил больше за один день, кто убил самую уродливую девушку, кто убил самую симпатичную девушку. Рассказывал, как о статистике бейсбольной команды в компьютерной игре.

Ковбой Мальборо хвалил Джейкоба за то, что тот «крепко засадил» на Новый год. Только через несколько минут Харпер поняла, что речь идет не о сексе, а об убийстве. Джейкоб своим «Фрейтлайнером» долбанул в бок «Ниссан» с семьей зараженных – мужчина, женщина и двое детей. Машину расплющило в лепешку. Тела выдавило из обломков, как зубную пасту – так говорил Ковбой Мальборо. Джейкоб выслушал похвалы молча, не выразив ни гордости, ни ужаса.

Странная штука: человек, за которым она была замужем, которого любила и которому отдавала жизнь, начал совершать убийства. Убивал и собирался убивать еще. Полтора года назад они лежали, свернувшись, на диване и смотрели по телевизору «Мастер не на все руки».

– Я боялась, что они услышат, как я трясусь. Как зубы стучат. Потом они убрались, а я, когда поняла, что осталась цела, что уйду из дома живой, я… я чувствовала себя, словно кто-то бросил в меня гранату, а она почему-то не взорвалась. Я шла – голова ватная, а ноги резиновые. И вы не устроите мне разнос?

– За то, что вы идиотка и что радостно поперлись прямо на рожон?

– Да.

– Не-а. Нет других двух качеств, которыми я бы восхищался больше. Впрочем, я рад, что вы вернулись. Я не пил кофе много дней.

Когда Харпер обернулась, Пожарный зевал, закрыв рот кулаком и зажмурившись; и простыня сползла, открыв изгиб его бедра. Харпер поразилась собственной реакции на тощее волосатое тело, густую поросль на впалой израненной груди. Ее охватило внезапное желание, яркое и нелепое, которого минуту назад и представить было нельзя.

Она подошла к кровати, чувствуя, что единственное спасение – стремительность.

– Давайте сюда ноги.

Он поднял ноги. Харпер натянула ему пожарные штаны до колен, потом села рядом с ним и подхватила под мышки.

– На счет три поднимайте свою тощую задницу. – Но ей самой пришлось поднимать его, и она услышала хриплый вдох, быстро подавленный «ах». Его лицо стало совсем белым как бумага.

– Хуже всего даже не боль, когда шевелюсь, а то, что грудь чешется. При каждом вдохе. Спать не могу, как чешется.

– Это хорошо. Мы любим, когда чешется, мистер Руквуд. Кости чешутся, когда срастаются.

– Думаю, будет полегче, когда вы забинтуете мне грудь.

– Э, извините, сейчас больше не бинтуют. Мы же не хотим сдавить легкие, которым нужно дышать. Но вот запястье я бы замотала, и бандаж надену на локоть.

Она аккуратно двигала эластичный бандаж вверх по руке, пока он не оказался на месте, потом занялась распухшим, жутко посиневшим запястьем. С двух сторон она наложила ватные диски и начала наматывать бинт, создавая почти жесткую, но удобную повязку вокруг сустава. Потом подняла правую руку Джона, чтобы осмотреть бледный бок. Пальцами она вела по ребрам, ища переломы. И старалась не получать удовольствия от вида его позвонков или завитков драконьей чешуи на коже. Он был похож на разукрашенного участника карнавала. Неизвестно, скольких людей убила драконья чешуя, но нельзя было отделаться от мысли, что она прекрасна. И Харпер, конечно, отчаянно возбудилась. Так некстати.

– Возможно, вас ждет кое-что похуже, чем устная выволочка от Бена Патчетта, – сказал Пожарный. – Вы можете поймать на себе очень грустный взгляд и услышать печальный вздох Тома Стори. Вот в чем самый ужас и стыд: разочаровать старика. Это как сказать Санта-Клаусу в универмаге, что у него борода фальшивая.

– Не думаю, что у меня будут проблемы с отцом Стори.

Он взглянул на нее испытующим взглядом, уже безо всякого веселья.

– Выкладывайте все.