Пожарский 2 (СИ)

— Хрен вам! Ничего не сказала рыбка, просто ка-а-ак даст молнией мне по кумполу! Знаешь, что-то меня это совсем расстроило. Сначала мелкий говнюк мне мамой-папой угрожает, теперь эта психопатка здоровенная… Перекинулся в змея мгновенно. То ли по злобе, то ли чего напутал, аж двенадцать голов вместо шести выкинул! Одна огнём плюёт, другая кислотой, третья льдом, половина круговую оборону заняла — короче, полная автономия, удобно! Как давай мы с этой великаншей мослаться! В тучах трещит, молнии шибают! Но, чувствую, сильнее я. Вот как шарахну её, так она маленько меньше становится. А от плевков, огненных да ледяных с кислотными, ей вообще сильно плохело. В ближний бой пробился, извернулся, ка-а-ак дал ей хвостом по плечу! Она и полетела вниз, а пока летела уменьшалась, уменьшалась и доуменьшалась почти до нормального человеческого размера. Вбило её по пояс в каменную площадь, аж земля загудела. Плюхнулся я на пирамиду, помнишь, небось? Скинул облик, да пошёл к девке, на место падения.

— Жива хоть?

— Живёхонька! Торчит посередь каменной площади памятником имени себя. Подошел, присел на корточки перед ней, спрашиваю: «Что ж вы мамаша, за сыночком-гадёнышем не смотрите, не воспитываете? Его ж убить могут. Чем я, кстати, сейчас займусь!» А она головой мотнула, чтоб, значит, волосы назад, и говорит человеческим голосом: «Что, Змей, так и убьёшь сына?»

— Чимальма?

— Н-но. Говорит: «Что, Тихон, забыл, как кувыркал меня, пока друг твой в Великой пирамиде экзамен держал? Силы мужские, а память девичья?» Дал я ей руку, из земли вытянул, и пошли мы с сыном знакомиться, Кетцалькоатлем, язык сломаешь, Пернатым Змеем… Вот такая история, Димас. Сын уже взрослый, вырос без мужской руки, в боги себя записал с материнской помощью. А мы тут сидим в пещере, чачу пьём. Эх, бабы…

21. ВОПРОСЫ НАСУЩНЫЕ

ПРАВИЛЬНЫЕ ЗНАКОМСТВА

Итак, мы выдали управляющему Андрею указания, спустились во двор Пожарской усадьбы и уселись в «Призрак». Кузя чуть приоткрыл окно и погладил маленького бронзового дракончика, деловито взобравшегося на спинку его сиденья:

— Что, сразу к Змею?

— Поехали. Мало ли, может у них отношения между родственниками испортились, я мы тут губу раскатываем.

Змей, облачённый в пижаму с котятами и мягкие пушистые тапочки, сидел за столиком в своей личной комнате Кошевой лечебницы и рисовал.

— Здорово, старый греховодник! — я сел в кресло напротив, но не очень близко — очень уж активно полоскал Змей в банке с мутной водой свои кисточки. — Чего это тебя на художества потянуло?

— Митька!!! — обрадовался Горыныч. — Сам, живой!

— Да что бы со мной сделалось!

— Я ж, понимаешь, думал, что допился до розовых слонов… Хотел до тебя смотаться — Кош не пускает, замучал совсем своей терапией, — Змей вдруг подозрительно прищурился: — А девушка была? Азиаточка, с большими, — он причмокнул, — такими… глазами… М?

— Была-была. Напугал ты её до посинения, так что на взаимность можешь не рассчитывать.

— Жаль, жаль…

— Чего рисуешь, спрашиваю?

— А-а… Кош сказал проработать свои страхи… Метода, говорит, новая — арт-терапия.

— Арт чего?..

— Да… ерунду всякую нарисовал! — Горыныч поспешно смял листок и кинул в мусорку. — Ты ж знаешь — я горец, какие страхи, ара?

Он подчёркнуто бодро засмеялся, но я-то успел увидеть. На листочке маленького одноголового Змея гонял другой, двенадцатиголовый змей. Змеища. С большими-пребольшими… глазами, мдэ. Надо Кошу сказать, пусть что-то решает, у него башка большая.

— Слушай, Змей, мы ж к тебе по делу.

Я изложил выросшую передо мной проблему. В полный рост, можно сказать.

— М-да, дела-а-а, — протянул Змей. — Кешку-то[15] я давно не видел, лет… не знаю даже, сколько. Как совсем сплохело — точно не видались. Да до того ещё… — он склонил набок голову, задумчиво пошлёпал себя по благородной лысине. — Ладно, сиди — не сиди… Пошли, что ли?

— Ты чего, Горыныч, забыл? Я ж у них пожизненно в чёрном листе прибытия!

— А-а-а, точно! Сердце Кинич Ахау! Ты, кстати, в курсе, что он именно из-за его потери раньше времени на пенсию ушёл?

— Сам Кинич Ахау?

— Ну.

— И где он?

— Говорят, шифруется где-то на малых островах, культик себе завёл — чисто для души, никакой кровищи, гулянка каждый день, толпы танцующих голых женщин.

— Прямо голых?

— Н-ну-у… какие-то там цветочные гирлянды на себя вешают, вроде бы. Но это не точно.

— А после — массовое совокупление?

— Не уверен.

— Ну и что это за культ? Нещитово.

— Считаешь, надо навестить дедулю и внести необходимые изменения в… э-э-э… процессуальную часть?

Кузя, слушавший наш разговор развалившись в кресле для солнечных ванн, только засмеялся.

— Обязательно внесём, Горыныч, — уверил я. — Но потом. Сегодня меня волнует вопрос жратвы. Ты же не хочешь стать причиной голодной смерти целой вотчины? А там детишки. Они будут слабо тянуть к своим матерям прозрачные ручки…

— Ой, перестань! — Змей вскочил. — Иду я, иду уже!

— Костюмчик только смени, — попросил я. — Не оценит ведь сынуля.