Пожарский 4 (СИ)

— В сельцо родовое поехали. Карачарово сельцо маленькое, там и не живёт почти никто, от тракта далековато, земля там так себе… Что-то думал-думал я, да и надумал, что надо бы в такое место наведаться. Мало ли что ещё с древних лет позаброшено…

— И нашёл?

— Прикинь! — Илюха полез за пазуху, во внутренний карман, и достал тёмный металлический кругляш, похожий на небольшую печенюшку.

— Ух ты! Железный хлеб! Вещь древняя! Я уж не думал такой встретить.

— Как нашёл скажу — не поверите.

— Ну?

— По подполу впотёмках шарился, а он возьми к чоботу да примагниться!

— Ловко!

— Я, конечно, подобрал. Крутил-крутил. Дядька говорит: «Заготовка негодная или свинчатка потерянная», — но я-то вижу, что готовая вещь. Чую! Артефакт! Помыл, почистил, сижу — то ли ко лбу приложить, то ли… — Илюха махнул рукой. — Три недели на печи лежал, сомненьями мучился. Сказки аж начал перечитывать. Дошёл до места, где Иван-царевич в путь собрался. И идти ему, покуда три пары железных сапог не стопчет, три железных посоха не сотрёт и три железных хлеба не сгрызёт. Думаю: а ведь у меня полный комплект! Чоботы в наличии, посох тоже, а вот он — хлеб! Только что делать с железякой-то? И тут как стрельнуло мне: вот же, инструкция! Чё тупим?! Грызи, Илюша!

— Красавец! — не удержался я.

— А то! Измерителя у меня не было, но с этим хлебушком в зубах, да в чоботах, посохом помахивая, я на такие выкрутасы способен стал, на какие раньше и замахнуться не мог. Говорю своим: «Ну что, ребятушки, а теперь двинем обратно, родственничков заблудших вразумлять. Думал, тяжко придётся, а на пороге с Тихон Михалычем лоб в лоб столкнулся. 'Здорово, — говорю, — дядя Змей! Какими судьбами?» Ну и… Выступили мы, в общем, единым фронтом.

— А он-то мне ни слова не сказал, прохиндей!

— Зато нам диво дивное сказал, — Илья посмотрел с подковыркой, — что не тот ты Пожарский, как мы думали.

Я развёл руками:

— Ну, извини. Какой уж есть. Надеюсь, это нашей дружбе не помешает?

— Да что ты! Для меня честь…

— Брось, Илюха. По-братски прошу, я ж не дед!

Илья засмеялся:

— Как скажешь! Мне всё одно и верится, и не верится.

— Да и ладно. Может, оно к лучшему. А скажи-ка мне, братец, Анечка-то Белова где?

Илья прищурился хитрее прежнего:

— А нету Анечки Беловой.

— Да не может быть! — воскликнул Кузьма. — В бомбёжку потеряли?

— Да ну, — отверг я эту версию. Уж больно у Илюхи морда была для такого случая не подходяще-довольная. — Просто не Белова она теперь. Верно, Илья?

— Не проведёшь тебя! Верно.

— Муромская? Тебя поздравлять иль жалеть?

— Поздравлять, — Илья расплылся. — Ток мы пока без торжеств, по-военному.

— Как же наша недотрога согласилась?

— Да видите какое дело, братцы… Нас в бомбёжку завалило с ней. Я над Анютой шесть часов на руках стол, спиной завал держал, чтоб её не задавило. Ну и после того… по-другому она на меня смотреть стала. А я на неё. И в Карачарово она вместе со мной сбежала.

«Не исключаю, что и на печи она вместях с Илюшей лежала, сказки ему почитывая», — добавил свои пять копеек Кузьма, но исключительно для меня.

Надо ли объяснять, что Илья (при поддержке родового авторитета своей супруги) стал тем, кто меня на царство кричал громче всех и с большой искренностью. Против голосов, что характерно, не поднялось.

ИЗУМИТЬ ДО ПОСИНЕНИЯ

У каждого из нас было своё видение будущей генеральной операции. И на удивление, нам удалось свести эти картины к единому плану. Понятное дело, ни один план не исполняется идеально, но мы должны были хотя бы попытаться. И начать мы решили с тех пресловутых шведских барок, что покачивались в огромных проталинах на Москве-реке.

— Что такое война? — Горыныч оглядел большой зал слушателей, среди которых находились исключительно маги (и наши, с Драконьего острова, и избранные, лучшие из лучших от разных родов). — Война — это серия взаимных неожиданностей. И если вы можете удивлять противника чаще, чем ваш противник, вы победите.

— И ты предлагаешь удивить наших европейских недругов? — Кузьма, сидевший чуть сбоку, слегка поднял бровь.

— До полнейшего изумления. А что у наших противников общее? — Тихон неторопливо прошелся у карты. И я, внезапно, увидел в шагающей фигуре не Горыныча, не только друга нескольких столетий «выдержки», моего противника на Арене, соратника, с которым бились спина к спине, не сумасшедшего архимага-зооморфа, над которым потешалась, одновременно до икоты боясь, вся Русь, а мага, выжившего в крупнейшей магической войне, со времен падения Титанов. И не просто спрятавшись, как Ярена. Горыныч был тем, кто стоял на каждом острие атаки. Как и Кощей. Но в отличие от Бессмерного, Горыныч редко показывал глыбу опыта и навыков, позволивших ему выжить…

— И что же? — не выдержала Звенислава.

Горыныч, а, вернее, Тихон Михайлович с неудовольствием посмотрел на слушателей. Вздохнул и продолжил: