Я крякнул с досады и отвернулся. Мои потери не менее тяжелы. Как посмел Хармон предположить, что я ничего не чувствую? Только потому, что мало проявляю эмоции? Есть одна картина, которую я не позволяю себе вспоминать: руины моего дома, означавшие, что я остался без жены и детей.
Усилием воли я отогнал мрачные мысли. Есть вещи, вспоминать которые слишком страшно.
Две недели спустя я вернулся домой после полуночи с пустыми руками. Желудок тупо, непрестанно ныл. Угроза голодной смерти витала над городом, заняв место самолетов, исчезнувших несколько дней назад. В мире мертвых мы остались одни. Только гром пушек, теперь прерывистый и оттого еще более отчаянный, чем раньше, говорил нам, что еще оставались живые, кроме нас.
Прежде чем войти в комнату, где ждал Хармон, я услышал его голос. Вернее, голос из диктофона. Я вошел, как раз когда запись закончилась.
– Привет, – глухо сказал Хармон. – Это случилось опять. На сей раз без убийства. Слушай.
Он поднялся и подал мне наушники. Я поставил запись на начало.
Она потекла резко:
– Убей, убей, пока энергия не разорвала мозг на части. Уже две недели без малейшего сброса. Сегодня я должен найти облегчение, иначе умру. Попытки подавить позывы к убийству бесполезны и опасны. Со временем этот импульс стал для меня слишком мощным. И сейчас он просто неодолим. Темно, очень темно. Сегодня нет луны. И теней нет. Одно пустое давящее небо. Пушки теперь гремят не так часто, но, когда они стреляют, мой выжидающий мозг сотрясается от ударов. Я должен выпустить эту страшную энергию из головы. Но как и где? В этом коттедже, думаю, живут люди. Но дверь заперта. Окно… оно легко скользит вверх. В наше время люди не боятся воров. Зажгу-ка я спичку. Пустая комната, я слышу тихое дыхание.
Запись оборвалась, но тут же возобновилась:
– Спальня. Еще одну спичку. Свет выхватывает кровать, на ней двое спящих детей. Лет восьми-десяти, наверное. Мягкие белые шейки ждут. Я должен убить быстро. Не могу ждать. В голове бушует, гремит водоворот. Он клокочет и дробится изнутри о череп. Нет теней, чтобы помочь мне. Но энергия уже течет в руки. Надо склониться над кроватью, над ребенком.
Мягко, нежно, мои руки сжимаются на горле… Заткнись! Заткнись! Черт тебя подери… Второй мальчик не спит, он соскочил с кровати и орет что есть мочи. Я слышу крики людей. Торопливые шаги. Времени уже нет, я не успею убить ребенка. Окно еще открыто. Я на улице. Они преследуют меня, выкрикивают угрозы. Еще минута – и я бы задушил мальчишку и выпустил энергию. Но не было этой минуты. Вот переулок. В нем темно. И боковая улочка. Голоса преследователей стихают. Я их теряю… Я в безопасности. Безопасности? Боже, мозг готов взорваться!
Запись кончилась.
Я снял наушники и повернулся к Хармону. Вопреки воздушной опасности, он зажег электрическую лампу и прикрыл ее носовым платком. Застывший, он сидел перед диктофоном, не обращая на меня внимания. Я начал было говорить, но вдруг осекся, наблюдая за ним.
Дрожь прошла по изможденному телу Хармона. Глаза расширились. Медленно, механически он поднес к губам трубку диктофона и нажал рабочую кнопку. Игла заскользила по виниловому валику.
– Я не выдержу, – сказал Хармон мертвым, ничего не выражающим голосом. – Я больше не могу бороться с давлением энергии. Мой мозг пульсирует, стучит, трепещет в черепе. Меня чуть не схватили, но любой риск оправдан, если охлаждает мой мозг. Вся энергия снова в моей голове. Я должен убить! Скорей, скорей!
Вдалеке раздался орудийный залп. Но Хармон его не услышал.
– Энергия движется, – продолжал он. – Волны подхватывают ее, влекут из мозга по рукам, до самых кончиков пальцев. Там она ждет, готовая выпрыгнуть и умчаться.
Снова зловеще прогремели пушки.
– Изготовьтесь к прыжку, тени! Прыгайте, чтобы охранять меня! Охраняйте, пока я убиваю! Вот-вот, сейчас!
Внезапно Хармон издал пронзительный крик. Трубка с грохотом упала на стол. Он повернулся ко мне: глаза широко распахнуты, пожелтевшее лицо блестит от пота, ужас кривит губы.
Пушки грохотали.
Я двинулся – и проворная тень упала на Хармона.
Мягко, нежно мои пальцы сомкнулись на его горле…
Невероятность
В редакции газеты «Трибьюн» никто не обратил внимания на лысого коротышку. Пишущие машинки все так же стрекотали, редакторы перекрикивали друг друга, подзывая мальчишек-рассыльных, а он стоял в растерянности с вытаращенными глазами. Я как раз закончил свой материал и, передавая исписанные листки рассыльному, заметил, что лысый направляется к кабинету издателя. Я догнал его, когда он уже взялся за дверную ручку.
Обернувшись, он пролепетал, растерянно моргая бледно-голубыми глазами:
– Я… хотел бы видеть…
– Не ходите туда, – сказал я. – Вас там прикончат. Как вам удалось пройти через вахтершу?
– Она была занята, отвлеклась… Вообще-то, я в штате редакции. – Он с гордостью достал маленькую коричневую визитку.