Пожиратель пространства

У нас ведь в дикой целинной степи-то единой Сети нету. Кажется невероятным, но — ФАКТ. Спутников связи над Стэпом мало вертится, каналов немного поэтому, и только сэла-центры меж собою и с городами вяжут они.

У нас там, в степи, вообще мало разнообразия. Только трава, трава, трава, кусты, редкие холмы и деревья, снова трава, зверьё всякое, снова трава, скотина наша, мы сами и, конечно же — дхорры клятые… и трава, трава, трава.

И десятки километров катить до соседнего хутора.

Степь да степь кругом. И очень мало девчат.

После освобождения от техноисламского ига и восстановления независимости — вдвое-втрое меньше девчат почему-то рождается, чем хлопцев. Вероятно, это проклятые технолайнеры что-то с генами нашими сотворили, эксперимент какой вытворили, облучили наших предков… И потому двое-троемужество у нас — вынужденная социальная норма. И потому женщины наши — с… ещё те.

В квадрате, в кубе с…!

Ещё бы! Самые страшные — и те без мужей не остаются.

Вопрос обширности выбора их и испортил…

С…!!!!!!

Хлопцы, вуйки и деды от зари до зари как заклятые вкалывают, а жинки и бабки по хатам сидят. В лучшем случае хуторским или квартирным хозяйством занимаются, а частенько вообще ни хрена не делают. Только рожают, за малыми приглядывают, сериалы всякие смотрют и друг с дружкой по радиотелефонам треплются. Когда перемужатся. А до того, как в девках, — нагуливаются до упора; как пожелают и с кем заманётся, собирая по шматкам приданое — монетами и вещами.

К некоторым дивчатам, особо популярным и сексапильным, потому особо дорогостоящим, хлопцы в многомесячных очередях стоят, дожидаясь…

«Вот и к ней — наверняка!» — думаю я, шестнадцатилетнее безусое парубчисько, ещё не подкопившее монет даже на гульбу с некрасивой.

Думаю это я о дивчинке, входящей в зал и застающей в нём меня, хуторяка, что оторопело торчит у пищевого автомата. Смеривает она скотинопаса взглядом равнодушным, отводит глаза…

(Челюсть моя тем временем едва об пол не хлопается, а коленки дрожать зачинают. Ещё бы! Такого файного личика и такой сногсшибающей с одного взгляда фигурки я в жизни своей до того дня и не видывал!!!)

…И вдруг возвращает, в меня втыкает, а в карих большущих очах тех — разгорающийся интерес. Улыбается. (А у меня сердце проваливается на первый этаж!.. ) Спрашивает:

— Шо, нэ лизуть у щилыну твои мэталэви грывни?

Мучительно соображаю, о чём это она, собственно. Настолько поглощён я созерцанием невиданной красы. Под тонэсенькой вышитой сорочечкой — ничегошеньки нема, и натёртые шёлком остренькие сосочки гордо выпяченных стоячих грудей четвёртого размера так и норовят, так и норовят проткнуть ткань… и чёрные шортики, такие коротенькие, что больше на трусики похожи!.. и высокие, выше колен, обтянувшие стройные ноги красные сапожки мягкой кожи, более похожие на чулки, нежели на обувь… Чёрные брови, яркие пухлые губы, румяные щёчки, чёрная и толстенная перекинутая на левое плечо коса… Ну вылитая Марийка-Врода из сказки… Мираж!..

Продолжая улыбаться, сладкое виденье протягивает мне кредитную карточку и жестом показывает: воткни, мол. в прорезь. Я сомнамбулически беру продолговатый кусок пластика и не в силах отвернуться тыкаю рукой вслепую, куда-то по направлению к автомату.

«Ха-ха-ха!» — звонко смеётся красуня и выхватывает у меня кредитку…

Звали её Лоис Радченко. Она была моей ровесницей, но — уже весьма многоопытной женщиной, молодой да ранней, к тому времени собравшей приданого, поди, не менее чем на пяток мужей-работников.

Я был для неё чем-то вроде забавного степного приблуды-щенка, но я благодарен ей. За то, что ласкова и нежна была со щенком необычайно и дарила ему себя, неистовую, страстную, до последней клеточки и молекулы ЖЕНСКУЮ, целых три дня и три ночи; не выгнала, не унизила и отпустила восвояси лишь тогда, когда сам запросился прочь…

Я приполз к условленному месту сбора на сутки позднее условленного времени сбора, но хлопцы-соседи, предводительствуемые механиком из нашего сотски-центра Толей Стульником, терпеливо ждали меня, ярясь и предвкушая расправу; однако, завидев мою счастливую изнурённую мордяку, только переглянулись, дружно хором засмеялись и ничего не сказали. Погрузили меня и мой «арб» в кузов большой «бестарки», дали трёхлитровый пластискляный глэчик охлаждённой ряженки и оставили в покое, трястись в рычащем вездеходе на пути домой и грезить о свершившемся, уже перешедшем в разряд былого.

Больше я никогда Ло не видел. Приехав полгода спустя, искал, но она, судя по информации, полученной мной у её семьи, подалась в столицу, поближе к космопорту, с твёрдым намерением повидать Вселенную, прежде чем мужиться…