— Я думал об этом, — сказал доктор Штайнер. И изобретательно добавил: — Есть одна-две детали, которые не могу передать по телефону. Но раз у тебя вечеринка, приехать трудно. Честно говоря, Валда, сейчас я не способен к общению. Необходимо собраться с мыслями. Ведь это такое ужасное потрясение. В конце концов, так или иначе, но это я обнаружил тело.
— Милый мой бедняга! Дай мне полчаса, и я избавлюсь от своих приятелей.
Приятели шумели так, что доктору Штайнеру показалось, будто они окопались навсегда, и он сказал об этом.
— Ты не угадал. Мы все собирались к Тони. Они обойдутся и без меня. Я выпровожу их, а ты доберешься ко мне за полчаса. Подходит?
Это, несомненно, подходило. Положив телефонную трубку, доктор Штайнер решил, что у него еще есть время принять ванну и спокойно переодеться. Он задумался над тем, какой выбрать галстук. Головная боль исчезла необъяснимым образом. Но прежде чем он вышел из дома, зазвонил телефон. Подступил невесть откуда спазм мрачного предчувствия. Возможно, Валда изменила намерение выпроводить приятелей и побыть с ним некоторое время наедине? В конце концов, это только вернувшаяся из прошлого модель семейной жизни. Его рассердило то, что рука, протянутая к телефонной трубке, была нетвердой. Но тревога оказалась напрасной. Звонил доктор Этеридж, который сообщил, что его вызывают на непредвиденное заседание медицинского совета клиники завтра вечером, в восемь часов. Облегченно вздохнув, доктор Штайнер, на мгновение забыв о мисс Болам, едва удержался, чтобы не задать глупый вопрос: чем вызвано срочное заседание?
Если бы Ральф и Соня Восток жили в Клапэме, в доме у них имелся бы так называемый подвальный этаж. Однако с тех пор, как они обитали в Хэмпстеде, фактически в полумиле от дома доктора Штайнера, маленькая деревянная табличка с безупречным вкусом выгравированными буквами направляла к дому, стоявшему в саду. Здесь они платили около двенадцати фунтов в неделю за общественно приемлемый адрес и преимущество видеть из окна гостиной зеленый покатый газон. Они посадили на газоне крокусы и бледно-желтые нарциссы, и весной, когда эти растения ухитрялись цвести при почти полном отсутствии солнца, по крайней мере создавалась иллюзия, что дом находится в саду. Осенью вид становился менее приятным и сырость от почвы просачивалась в комнату. Дом был шумным. На нижнем этаже находился детский сад и жила молодая семья. Ральф Босток, распределяя питье среди тщательно выбранных друзей и повышая голос, чтобы быть услышанным в раздраженных криках, поднятых во время купанья детей внизу, говорил:
— Извините за шум. Я боюсь, что интеллигенция воспитывает своих отпрысков, но, увы, не управляет ими.
Ральф отпускал злые замечания, некоторые из них были умны, но как бы вымучены. Его жена пребывала в твердом убеждении, что он острит вдвое однообразнее других людей.
Сегодня вечером он побывал на политическом митинге.
Она одобряла митинг, который мог оказаться важным для него, и не боялась остаться одна. К тому же имелось время подумать. Миссис Босток прошла в спальню и сняла костюм, заботливо встряхнула его, повесила в платяной шкаф и надела домашний халат из коричневого вельвета. Затем села за туалетный столик. Закрепив на лбу креповую повязку, она принялась наносить на лицо крем. Она устала больше, чем казалось, и хотела выпить, но ничто не могло удержать ее от привычного вечернего ритуала. О многом следовало подумать, многое наметить. Серо-зеленые глаза, обведенные кремом, хладнокровно смотрели из зеркала. Наклонившись вперед, она изучала нежные складки кожи под каждым глазом, эти первые линии возраста. Но, в конце концов, ей всего только двадцать семь лет. Причин для беспокойства еще нет. Но Ральфу в этом году исполнялось тридцать. Время шло. Если они хотят чего-нибудь добиться, времени терять нельзя.
Миссис Восток обдумывала тактику. Ситуацию надо бережно держать в руках, места для ошибок не должно быть. Она уже допустила одну. Соблазн дать Наглю пощечину оказался непреодолимым, но это, безусловно, ошибка, возможно, скверная ошибка, слишком похожая на вульгарное самолюбование. Добивающийся должности администратора не должен давать пощечину портье далее в случае, когда чрезвычайно напряжены нервы, ведь надо создать впечатление спокойного, авторитетного руководителя. Она вспомнила выражение лица Фредерики Саксон. Ладно, Фредерика Саксон вообще не склонна осуждать. Гораздо хуже другое — там находился доктор Штайнер, правда, все произошло быстро, трудно самой поверить, будто он действительно видел. Эта девочка Придди была не в счет.