— Как?
Пока доктор Багли рассказывал, она молчала. Потом они оказались стоящими лицом друг к другу. Он задумался, должен ли сейчас подойти к ней, сделать какой-нибудь означавший проявление сочувствия жест. Но почему сочувствия? Что, в конце концов, потеряла Элен? Когда она заговорила, ее голос звучал холодно,как металл:
— Никто из вас не терпел ее, не так ли? Ни один из вас!
— Это нелепо, Элен! Большинство едва соприкасались с ней по работе, разве что кратковременно, и то в связи с ее профессиональными обязанностями как администратора.
— Это похоже на внутреннее дело? Не так ли?
Он поморщился от грубого судебно-полицейского жаргона, но кратко сказал:
— С твоей точки зрения, да. А что думает полиция, я не знаю.
Элен горько рассмеялась:
— О, я могу предположить, что думает полиция! — Она снова помолчала, потом спросила: — Где был ты? .
— Я сказал тебе. В гардеробной медицинского персонала.
— А Фредерика Саксон?
Было безнадежным делом ожидать теперь проявлений сострадания или сочувствия. Было бесполезно даже пытаться сохранить контроль над развитием событий.
— Она находилась в своем кабинете. Если тебе это доставит удовлетворение, ни у кого из нас нет алиби. Но если ты хочешь приписать убийство Фредерике или мне, то ты не так умна, как я считал. Старший инспектор, думаю, весьма неохотно выслушает истеричную женщину, истекающую злобой. Он видел таких достаточно много. Но попытайся! Может, тебе повезет! Почему не покопаться в моем грязном белье?
Он резко вытянул руки по направлению к ней, всего его трясло от гнева. В ужасе отшатнувшись, бросив на него негодующий взгляд, Элен повернулась и стала, спотыкаясь, подниматься по лестнице, путаясь в полах халата и рыдая как ребенок. Багли проводил ее злобным взглядом, его знобило от усталости, голода и отвращения. Сейчас необходимо пойти к ней. Надо все как-то уладить. Но не теперь, не в этот раз. Сначала он должен найти что-нибудь выпить.
На мгновение он оперся на перила лестницы и проговорил с бесконечной усталостью:
— Ох, Фредерика, дорогая Фредерика! Почему ты сделала это? Почему? Почему?
Старшая сестра Амброуз жила с подругой, пожилой медсестрой, с которой начала работать около тридцати пяти лет назад и которая недавно оставила должность. Они вдвоем купили домик в Гиди-парке, где проживали вместе последние двадцать лет на совместный доход, в удобном и счастливом согласии. Ни одна из них не была замужем, и ни та ни другая не сожалели об этом. Й молодости они порой подумывали о детях, но наблюдения за семейной жизнью родственников убедили их, что брак, несмотря на общую веру в противоположное, приносил выгоду мужчинам за счет расходов женщин и что даже материнство не делало совместную жизнь счастливой. По общему согласию это утверждение никто из двоих никогда не пробовал подвергнуть проверке, даже получая брачные предложения. Подобно каждому профессиональному работнику психиатрической клиники, старшая сестра Амброуз была хорошо осведомлена об опасности подавления сексуальных потребностей, но ей ни разу не приходило в голову, что это может относиться и к ней самой и что подавлять их действительно трудно. Возможно, она отгоняла от себя большинство психиатрических теорий как опасную бессмыслицу и даже считала их вредными. Но старшая сестра Амброуз приучила себя думать о консультантах, как о стоящих только на ступень ниже Бога. Подобно Богу, они стремятся своим таинственным путем совершать чудеса, и, подобно Богу, они не могут подвергаться непосредственной критике. Некоторые из них были, по общему признанию, более таинственны в своей деятельности, чем другие, но всегда медицинские сестры, служившие этим чуть меньшим божествам, должны были поддерживать доверие пациентов к лечению, особенно когда успех казался сомнительным, и придерживаться главной профессиональной добродетели — полностью соблюдать лояльность.
«Я всегда лояльна к врачам», — часто слышали из ее уст на Акация-роуд в Гиди-парке. Старшая сестра Амброуз считала, что молодые медсестры, иногда работающие в клинике Стина, заменяя ушедших в отпуск, менее Склонны придерживаться традиций, она не отличалась великодушием по отношению к большинству молодых медсестер и очень строго оценивала их профессиональную подготовку.
Как обычно, она добралась по Централ-лейн до Ливерпуль-стрит, пересела на электричку Восточной пригородной линии и двадцать минут спустя входила в опрятный, разделенный на две половины дом, который они купили с мисс Беатрисе Шарп. Сегодня вечером она вставила свой ключ в скважину замка без обычного осмотра сада у дома, без беглого критического взгляда на художественную роспись двери и даже без обычного приятного удовлетворения от вида своих владений и от мысли о превосходном помещении капитала, о чем свидетельствовала эта покупка.
— Это вы, Дот? — крикнула мисс Шарп из кухни. — Вы сегодня чересчур поздно.