Он говорил без иронии. Как и его коллеги, доктор Этеридж хорошо знал, что доктор Мэддокс чуть раньше, в четыре часа, участвовала в заседании Совета управления больницами.
– Я член вашего совета, Генри, – снисходительно ответила доктор Мэддокс. – Разве была какая-нибудь причина, мешающая присутствовать на заседании?
Ее пристальный взгляд, брошенный на доктора Ингрем, подразумевал, что не все присутствуют здесь на одинаковых правах. Мэри Ингрем была женой обычного, практикующего в предместье врача и приезжала в клинику два раза в неделю, чтобы обслуживать в качестве анестезиолога сеансы электроконвульсивной терапии. Ни как психиатру, ни как консультанту формально ей не следовало присутствовать на заседании медицинского совета. Доктор Этеридж правильно истолковал этот взгляд.
– Доктор Ингрем любезно пришла сегодня сюда по моему приглашению, – сказал – он решительно. – Главный вопрос сегодняшнего заседания – убийство мисс Болам, а доктор Ингрем была в пятницу вечером в клинике.
– Но не является подозреваемой, я правильно понимаю? – заметила доктор Мэддокс. – Я поздравляю ее. Хорошо, что хотя бы один из медицинских сотрудников сумел обеспечить себе удовлетворительное алиби.
Она строго посмотрела на доктора Ингрем, се тон подразумевал, что отсутствие алиби у большинства младших сотрудников и неспособность удостоверить его трех старших консультантов – факт сам по себе подозрительный. Никто не спросил, откуда доктор Мэддокс узнала об алиби. По-видимому, она говорила со старшей сестрой Амброуз.
– Нелепо так относиться к алиби, когда полиция может всерьез подозревать одного из нас! – обидчиво проговорил доктор Штайнер. – Мне совершенно ясно, что произошло. Убийца, притаившись, поджидал ее в подвале. Мы знаем это. Он мог там прятаться часами, возможно, даже с предыдущего дня. Мог проскользнуть мимо Калли с одним из пациентов, выдать себя за родственника или санитара больничной автомашины, мог даже с помощью взлома проникнуть в клинику ночью. Находясь в подвале, он располагал достаточным временем, чтобы подобрать ключ к двери регистратуры и выбрать орудия убийства. Ни статуэтка, ни стамеска не были спрятаны в недоступном месте.
– А как, по вашему мнению, этот неизвестный убийца оставил здание? – спросил доктор Багли. – Мы тщательно все осмотрели, не дожидаясь прибытия полиции, а детективы произвели такой осмотр снова. Двери подвала и первого этажа, я это отлично помню, были закрыты на засов.
– Лифт поднимается в шахте с помощью троса, переброшенного через блок, а наверху можно воспользоваться пожарными выходами, – ответил доктор Штайнер, выкладывая с некоторой рисовкой свою козырную карту. – Я осматривал лифт, это вполне возможно. Маленький человек или женщина, согнувшись в кабине, поднимутся наверх.
Трос достаточно толст, чтобы выдержать не очень тяжелый вес, и немного труда требуется, чтобы быстро подняться. Но тому, кто поднимается, надо, конечно, предварительно похудеть.
Он благодушно посмотрел на свое собственное брюшко.
– Прелестная версия, – сказал Багли. – Правда, ей сильно не хватает достоверности. Все двери, открываемые в случае пожара, в тот вечер также были заперты на засовы с внутренней стороны.
– Нет такого Здания, из которого отчаянный и опытный человек не смог бы выбраться или в которое не смог бы забраться, – объяснил доктор Штайнер, будто у него самого был большой опыт в подобных мероприятиях. – Он мог выбраться из окна первого этажа и по карнизу достичь пожарной лестницы. Все говорит о том, что убийце совсем не обязательно быть из числа сотрудников, находившихся на службе вчера вечером.
– Это могла быть и я, например, – сказала доктор Мэддокс.
Доктор Штайнер был непоколебим.
– Это, конечно, бессмыслица, Альбертина. Я не делаю никаких обвинений. Просто констатирую, что круг подозреваемых не так ограничен, как считает полиция. Детективы прямо расспрашивали о личной жизни мисс Болам. Очевидно, у нее имелся враг.
Но доктор Мэддокс не собиралась сдаваться.
– Мне повезло, – объяснила она, – я была на концерте музыки Баха в Роял Фестивал Холле до позднего вечера с мужем, а перед этим мы пообедали. А чтобы все доказательства в мою пользу оставались убедительными, я постаралась встретить там своего деверя-епископа. Епископа консервативного направления англиканской церкви, – добавила она самодовольно, как будто воскурение фимиама и риза являлись гарантией епископской добродетели и честности.
Доктор Этеридж сказал, мягко улыбаясь: