Пожиратель женщин

Несмотря на то что Штайнер хорошо чувствовал искусство, его обычная критическая проницательность, терпела фиаско, когда дело касалось проблем его пациентов. Он не мог спокойно переносить рассуждений о вечных надеждах па то, что их великий талант в конце концов признают, это каждый раз сердило его, выводя из себя. Доктор Багли подумал об этом одном из многих вызывающих умиление качестве доктора Штайнера: в жизненных вопросах он был трогательно наивным, И теперь доктор пустился путано защищать характер своего пациента и стиль его прозы.

– Мистер Бэдж в высшей степени талантливый и чувственный человек, – закончил он, – человек, мучимый неспособностью испытывать удовлетворение от сексуальных отношений, особенно с женами.

Это неудачное нарушение приличий, казалось, явно вызовет, со стороны доктора Мэддокс дальнейшие нападки.

– Не могли бы мы оставить свои профессиональные разногласия и сконцентрировать внимание на сути дела? – мягко вмешался доктор Этеридж. – Доктор Штайнер, у вас есть какие-либо возражения по поводу назначения миссис Босток временно на должность администратора?

– Вопрос чисто риторический? – ответил раздраженно доктор Штайнер. – Если секретарь правления хочет ее назначить, ее назначат. Эта комедия с обсуждением на нашем совете, безусловно, смешна. У нас нет права одобрять этот выбор или не одобрять его. Это мне совершенно ясно дал понять Лоде, когда я месяц назад обратился к нему с предложением перевести мисс Болам куда-нибудь в другое место.

– Я не знал, что вы предлагали ему это, – сказал доктор Этеридж.

– Я говорил с ним после сентябрьского заседания в управлении. Это было только пробное предложение.

– И оно, не сомневаюсь, встретило хорошо обоснованный отказ, – сказал Багли. – Вам было бы лучше не предлагать такое.

– Или сначала обсудить на заседании нашего совета, – сказал доктор Этеридж.

– А с каким результатом? – воскликнул доктор Штайнер. – Что произошло с тех пор, как я пожаловался на Болам? Ничего! Вы все соглашались, что она неподходящая фигура на должность администратора. Вы все, по крайней мере большинство, соглашались, что миссис Босток – или кто-то, пришедший со стороны, – будет предпочтительнее, чем, она. Но когда дошло до необходимости действовать, ни один из вас не согласился поставить свою подпись под письмом в Совет управления больницами. И вы прекрасно знаете – почему! Вы были в ужасе от этой женщины! Да, да, в ужасе!

Раздался хор протестующих возгласов.

– Вы ее представляете слишком страшной, – сказала доктор Мэддокс. – А все черты ее характера были просто неловким проявлением прямоты. Вас она просто чем-то сильно задела, Пауль.

– Возможно. Но я в связи с ней делал попытки что-нибудь решить… Говорил с Лоде.

– Я также говорил с ним, – спокойно заметил Этеридж. – И, возможно, с большим успехом. Я знал, конечно, что совет ясно представляет себе нашу неправомочность руководить административным персоналом, поэтому и сказал только, что мисс Болам, как кажется мне, психиатру и председателю медицинского совета, по своему темпераменту не подходит на занимаемую ею должность. И предположил, что перевод в другое место будет в ее собственных интересах. Это не являлось критикой деловых качеств. Лоде, конечно, уклонился от прямого ответа, но понял совершенно определенно, что я имел в виду. И, думаю, принял это к сведению.

– Принимая во внимание присущую вам осторожность, подозрительность по отношению к психиатрам и обычную скорость в принятии решений, – сказала доктор Мэддокс, – мы смогли бы избавиться от мисс Болам, думаю, в течение ближайших двух лет. Однако кто-то, несомненно, ускорил ход событий.

Неожиданно заговорила доктор Ингрем. Ее розовое, несколько глуповатое лицо покраснело до неприличия. Она сидела чопорно и прямо, а руки, лежавшие на столе, дрожали.

– Я не думаю, что вы должны говорить подобные вещи, – начала она. – Мисс Болам умерла, ее зверски убили. Вы же сидите здесь, все вы, и рассуждаете так, будто это вас совершенно не касается! Я знаю, она не пользовалась у вас уважением, но она умерла, я не думаю, что сейчас время быть жестокими.

Доктор Мэддокс с любопытством посмотрела на доктора Ингрем, как бы удивляясь тому, что видит перед собой такого исключительно тупого ребенка, вдруг удачно сделавшего умное замечание.

– Я вижу, вы придерживаетесь суеверия о том, что о мертвых нельзя говорить плохо, – сказала она. – Происхождение этого атавистического предрассудка всегда интересовало меня. Вы должны будете как-нибудь рассказать об этом. Я – с удовольствием выслушаю вашу точку зрения.

Доктор Ингрем, густо покрасневшая от смущения, сдерживая слезы, выглядела так, будто ей предложили рассказать о каком-то своем преимуществе, от которого она и сама рада отказаться.