Пожиратели душ

Он оглянулся. Нигде ни одной, а ведь они ввечеру всегда вылезают из своих нор на кормежку. Какой же город без крыс? Женщины ругаются, а мужчины давно смирились – все равно с этой напастью ничего поделать нельзя.

А теперь вот их нет – ни на улице, ни в темноте у домов, ни на помойке.

Мальчик попятился и вступил в кучу навоза. Мухи скатились с нее на землю, словно маленькие черные шарики. Дохлые мухи.

– Мама!

Ужас стиснул его сердечко, и он побежал – не из города, как требовало все его нутро, а по улице, к раскиданным в грязи лачугам, каждая со своей мусорной кучей без крыс и без мух.

– Мама-а!

И птицы ведь тоже не поют, сообразил он, остановившись перед своим домом. И комары не зудят. Неладно дело, ох, неладно!

Он забарабанил в дверь, и она отворилась. На его крики никто не отвечал. Заливаясь слезами, он опрокинул табуретку, но никто не отскочил в сторону и не обругал его.

Мать сидела у грубо сколоченного стола, уронив голову рядом с краюхой хлеба. Лицо у нее было почти мирным, если не замечать свежих синяков. Не наделай мальчик столько шума, что и мертвые бы проснулись, он подумал бы, что она просто спит. Сестренка свалилась с лавки и лежала, как сломанная кукла, на полу. Хлеб, выпавший из ее руки, откатился к очагу. Вокруг него сгрудились неподвижные тараканы.

Мальчику стало трудно дышать – казалось, будто гнетущая тишина в доме высасывает из него жизнь. Одной лишь силой воли он заставил себя заглянуть во все углы, где могли спрятаться ребятишки, и нашел самого младшего брата, совсем еще малыша. Младенец наконец-то угомонился – при жизни он все время вопил, требуя пищи и ласки. То, что умертвило жителей этого дома, подкралось так тихо, что шагов Смерти никто не услышал.

Неужели во всем городе то же самое? И каждый дом набит мертвецами?

Мальчик почувствовал, что его сейчас вырвет, и по привычке бросился к двери – отец побьет его, если он напачкает в доме. Но тень, промелькнувшая снаружи, так его удивила, что тошнота унялась, а с нею и страх.

Там что-то движется! Значит, живые все-таки есть?

Он боялся, как бы это живое не исчезло – но когда добрался до двери, что-то наподобие птицы повисло прямо перед ним, хлопая яркими крыльями в меркнущем свете дня.

Издали он принял бы это создание за стрекозу из-за длинного тонкого туловища и прозрачных крылышек. Но для стрекозы и для любого другого насекомого оно было слишком велико, а голова больше подошла бы ящерице или змее. Густо-синее тело отражало лучи заката и колебалось в такт со взмахами крыльев, удерживая существо перед самым лицом мальчика. Крылья переливались всеми цветами радуги, завораживая его своей красотой и своим движением. Он не мог оторваться от них, хотя и боялся. Ему мерещилось, что издали за ним следят чьи-то черные глаза – заглянув в них, он снова поддался бы ужасу, ибо в их глубине таился непостижимый разум. Но он смотрел только на крылья, на трепещущий в них свет.

Он, кажется, чего-то боялся? Память об этом ускользала, словно пойманный рукой угорь. Как она красива, эта стрекоза, – есть ли у нее имя? А если нет? Вдруг он первый, кто ее видит? Если мать, когда он ей расскажет, тоже не будет знать, как она называется, – сможет он тогда назвать ее сам? И согласятся ли люди с таким названием?

Мать…

В темной памяти шевельнулось что-то. Всего на миг, но он успел отшатнуться.

Летучее существо, трепеща крылышками, последовало за ним через порог, в темный дом.

Мама…

Продолжая пятиться, он налетел на лавку и чуть не упал. Ухватился за стол, и все, что было на нем, посыпалось на пол. Шум вывел мальчика из транса, и в глаза ему бросилось сползшее вниз тело матери.

– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

Прикрывая голову руками, он бросился мимо диковинной стрекозы, парившей между ним и дверью. Смотреть на нее он больше не смел. Вдруг она сейчас кинется на него? Вдруг у нее есть зубы, как у настоящей змеи? Но она пропустила его, и он вылетел на улицу – так быстро он еще в жизни не бегал. Теперь повсюду в наползающем сумраке чувствовалось движение и блеск крыльев, но он не смотрел туда. Мальчик знал, что они заберут его, если он остановится. Как забрали мать, и сестренку, и всех жителей его городка.

Остановился он, только пробежав добрую милю, и то лишь из-за боли в ногах. К этому времени стало уже темно, и мальчику, упавшему наземь, мерещились в сумраке парящие, мерцающие насекомые. Заслоняя согнутой рукой глаза, он плакал, глотал ртом воздух и пытался вспомнить, какую молитву надо прочесть, чтобы боги тебя защитили. Это стрекоза, наверное, украла у него голос, чтобы помешать ему молиться.

Ночь надвигалась медленно и неумолимо.

Глава 12