Пожиратели душ

Он готовится повернуться, крепко сжимая костяную рукоять ножа… и тут дурнота одолевает его. Этот приступ и похож, и не похож на прежние. Не похож тем, что во сто крат сильнее. Ноги превращаются в студень, перед глазами все плывет, как в обезумевшем сне, даже дышать нет сил. Андован падает на четвереньки, выронив нож. Ох, только не сейчас! Такого с ним никогда еще не было. Только не здесь! Шаги приближаются. Он хочет подобрать нож, но рука не слушается – она точно мертвая. Он весь как будто заключен в скорлупу мертвой, бесчувственной плоти. Но нет, он не сдастся. Раньше он побеждал такие припадки одной силой воли, а вот теперь… Руки и ноги подламываются, в глазах темнеет. Какие-то фигуры окружают его, но он их больше не видит. Впервые за много лет ему по-настоящему страшно.

«Сейчас я умру, – в отчаянии сознает он. – Не от рогов или зубов дикого зверя, как подобает, а под ножами трусливых двуногих шакалов».

Чем он так прогневил богов, что они так жестоки к нему? Он завыл бы от негодования, но не может издатьни звука. Что-то свистит в воздухе рядом с его головой, но он не в силах увернуться от удара… ночь разлетается на тысячу звезд, остатки сознания вытекают из него, словно горячая кровь, оставляя его на милость убийц.

Вспомнив все это, Андован долго лежал неподвижно. Он не привык поддаваться страху, но теперь он сражался не с вепрем и даже не с разъяренным львом. Болезни все равно, смел он или труслив; ей нет дела до его планов, она наносит удар, когда он меньше всего готов. На этот раз ему посчастливилось. Хорошо одетый путник, лежащий без чувств у дороги, – приманка для воров, а то и для работорговцев. Но он жив, цепей на нем нет, и кто-то перевязал его раны – значит худшее позади. В следующий раз удача может от него отвернуться.

Если болезнь зашла так далеко, начатое путешествие, пожалуй, окажется ему не по силам.

Он стиснул зубы, подумав об этом, и рану на голове снова прошила боль. Ну нет!

Друзья порой говорили в шутку, что его отец вовсе не Дантен. Он не похож на короля ни цветом волос, ни лицом, и грубых замашек, которыми отличался спокон веку род Дантена, у него тоже нет. Андован, не обижаясь на шутки, посмеивался в ответ – но если он чем-то и пошел в отца, так это упрямством.

Он отправился в путь под чужим именем, с весьма ограниченными припасами, но полный упрямой решимости найти ту, что сделала его немощным, нащупать те неведомые чары, которые наведут его на ее след. Вопреки слабости, делавшей его временами беспомощным, как ребенка. Что же изменилось теперь? Дураку ясно, что признаки Угасания становятся сильнее, когда конец близок. Он, правда, не слышал, чтобы страдающие этой болезнью теряли сознание, как недавно он, но и это вполне объяснимо. Если это новый симптом, он с ним справится. Он сын Дантена и не откажется от своей цели из-за телесной немощи, какой бы изнурительной она ни была.

– Вы очнулись? – мягко и чуточку неуверенно спросил женский голос.

Принц попробовал приподняться на локтях, и это ему почти удалось. Вдоль неумело законопаченных стен были сложены дрова. Сам он лежал на одном из соломенных тюфяков у холодного очага – четыре такие же постели были пусты. Солнечные лучи, льющиеся в окошко, освещали развешанные на крюках нехитрые инструменты, стопку изношенных одеял, глиняные горшки, некогда ярко расписанные. Все здесь было бедно, но чисто, и от тростника на полу пахло свежестью. Хозяевам это делало честь.

Потом он увидел девушку – соврем еще девочку, но обещавшую с годами стать настоящей красавицей. Залатанное, но опрятное платьице, волосы причесаны волосок к волоску. В крестьянском доме такую нечасто встретишь.

Голубые глаза напомнили принцу о его матери. Может быть, в девушке есть северная кровь.

– Вам уже лучше? – спросила она.