Пожиратели гашиша

Я несся что было мочи, благо недалеко. К себе на этаж я взлетел без помощи всяких подъемных устройств, и первое, что я сделал, заперев дверь, это отодвинул прикрепленный на шарнирах электриАеский счетчик и достал коробку патронов. Через полминуты я снова был готов к бою, но воевать оказалось не с кем. Я прошел в комнату, оставляя кровавые следы, задрал брюки и открыл аптечку.

Порезы были короткими, но глубокими. Один — на внутренней стороне правой икры, другой — снаружи левой голени. Работали, получается, с правых рук. М-да. Кроме этого «м-да» сказать было нечего.

Меня пока не убили, но переиграли — однозначно.

Наверное, прослушивали радиотелефон, вычислиливыследили Иркину квартиру. Получается, я вовремя ушел на Миллионную. А мой адрес они знают?

Ответом стал телефонный звонок. Сердце замерло, словно провалившись куда-то, а потом забилось так часто, что стало трудно дышать. Это они. За мной. Отвечать? Хотят вычислить, нахожусь ли я дома. Рой других мыслей пронесся у меня в голове, и наперекор, доводам разума, я поднял трубку и деревянным голосом произнес:

— Алло.

— Слюшай. Твоя женщина взята заложником. Поговори с ней.

— Илья, Илья, — Ирка плакала, — тут какие-то «черные», они ищут тебя. Отдай им то, что они хотят… Они грозят Соньку убить, а потом и меня. Сделай все, что они говорят…

Трубку отняли, и в ней снова зазвучал противный гнусавый баритон:

— Ню, убедился? Нам нужен кинжал и браслет. Мы тебя не тронем. Заверни во что-нибудь и сбрось из окна, тогда полючишь женщину и ребенка назад. Ты не свое дело делаешь, не мешай нам.

— Хорошо, — сказал я, — хорошо. — Язык плохо повиновался, я говорил против воли. — Я сейчас это сделаю. Хорошо.

— Делай, — и трубку повесили.

Я безжизненно сполз по стене рядом с телефоном и тупо уставился перед собой. Что делать? Ирка с ребенком в заложниках, «черные» всегда брали в заложники женщин и детей, ничего не изменилось и никакими священными принципами этих террористов не оправдать. А ведь Ирку действительно убьют, если я не выполню условия. Что теперь делать? Позвонить в милицию, чтобы СОБР устроил беспределыцикам кровавую баню? Нет. Обращаться к ментам самоубийство, но и отдавать раритеты мне не хотелось. Скинуть вниз пустой сверток, а потом перестрелять тех, кто придет забирать? Завернуть в сверток гранату?.. Я понимал, что это глупо, но от бессилия просто ехала крыша.

Я достал из сумки предметы. Золотой браслет блестел, словно изготовленный вчера. По внутренней стороне бежала надпись «шейх аль-джебель».

Нет, я физически не мог отдать личные вещи Вождя после того, что мне наговорил де Мегиддельяр. Чтото внутри содрогалось при одной мысли об этом.

Телефон зазвонил снова. Я подскочил.

— Алло.

— Мы ждем. Терпение на исходе.

— Я… сейчас… только полотенце найду… да.

Послышались гудки.

Я чуть не плакал.

Позвонить в милицию, вскрыть себе вены кинжалом Хасана ас-Сабаха… Сделать харакири у дверей Иркиной квартиры и кровью написать на стене «НЕТ!»…

Негнущимися пальцами я достал из шкафа полотенце и завернул в него раритеты. Сердце вопило: «Не делай этого!», — и где-то в глубине груди еще что-то трепетало от необъяснимого ужаса… и стыда.

— Ирка, — громко сказал я вслух, чтобы заглушить внутренний голос, то, что я делаю, я делаю ради тебя, и ты вряд ли это оценишь.

Я вынес сверток на балкон и сбросил вниз. Из парадного выскочил человек, подхватил его, почти не дав коснуться земли, и пробежал под окнами. Я услало опустился на бетон. На душе было пусто, словно вырвали все внутренности, но дело было сделано. Я чувствовал себя предателем.

Прошло некоторое время. Я сидел и смотрел вниз сквозь щель меж боковин балкона. Во двор въехала машина. Голубой «фольксваген-пассат». Из нее вышла Ира с Сонькой на руках. Дверца захлопнулась, машина уехала. Ира пошла к своему парадному. А я все сидел и думал, что будет дальше.

Часть II Любимцы фортуны

Утро за окном было в точности как мое настроение: серое, промозглое, гнусное. Я поднял голову и потянулся к журнальному столику, на котором ожидала предусмотрительно заготовленная кружка с водой. Движение вызвало новую порцию тошноты, сердце трепыхалось подозрительно слабо, грозя вот-вот остановиться. Абстинентный синдром, упадок сил от пониженного давления. Пить надо бросать, вот что. С того момента, как я расстался с исмаилитскими реликвиями, пошли уже третьи сутки, и почти все это время я беспрерывно глушил алкоголь, ища забвения на дне рюмки, и определенного результата добился.

Часы показывали половину одиннадцатого. Я поднялся и как лунатик побрел в туалет, преодолевая слабость и чувство исключительного отвращения ко всему окружающему. Когда я в последний раз так бухал? Наверное, уже не помню.