Пожиратели гашиша

От злобы я даже зубами заскрипел. Но не жадность душила меня — я понимая, что одноразовой выплатой дело не кончится. Платить вообще нельзя: убедившись, что барыга имеет деньги, бандиты не успокоятся, пока не отберут все, а потом замочат для верности. Не имея «крыши» более сильной, договориться с ними нельзя. Как я понимал, «братва» нанималась Марией Анатольевной не откуда-то со стороны, а была «крышей» Афанасьева. В нашем социалистическо-капиталистическом обществе даже представители такого экзотического бизнеса, как гробокопатели, не обходятся без «группы поддержки», исправно обкладывающей их данью. Я-то до поры до времени ухитрился никому не отстегивать, но, будь узбекская экспедиция чуть-чуть удачливее, тоже влился бы в общую компанию «налогоплатилъщиков». А куда деваться? «Жить в обществе и быть свободным от него невозможно».

Слава продолжал пребывать в безмятежном настроении. Настолько спокойным и миролюбивым было его лицо, что мне даже стало не по себе.

Непохоже это было на него, любителя побуянить, зарубившего топором двоих мужиков на рынке, где Слава в девяносто первом году торговал арбузами.

Случай этот, приведший его на нары, он рассказывал как забавное, и не более того, происшествие: ну завалил пару, в другое время и в другом месте за это бы орден Красной Звезды получил, а тут посадили. Теперь же, наблюдая, как духи наезжают на другана, он сначала раскипятился, а затем быстро остыл. В чем тут дело? Я попросил Славу поделиться своими соображениями относительно выхода из сложившейся ситуации. Будем ли мы отдавать деньги и как поделим расходы?

— А чего, и так все ясно, — он прихлопнул на шее комара и вытер ладонь о штаны, — надо валить этих архаровцев, только не здесь, а спокойненько за городом. Или в городе. — Славин кулак мелькнул в воздухе и с треском раздавил на стене лопнувшую кровью тушку еще одного комара. Несмотря на сильную вибрацию, остальные откормленные насекомые продолжали оставаться на облюбованных местах и тупо наблюдали за гибелью коллеги-вампира. Возможно, они догадывались о пагубных последствиях собственной пассивности, но упрямо не предпринимали никаких действий во спасение, дожидаясь уготованной участи.

Вот, значит, отчего он был так миролюбив. Горцев этих из афанасьевской «крыши» для него уже не существовало.

— И как ты это собираешься обставить? — спросил я.

Слава пожал плечами, он и тут все продумал.

— Тебя они вряд ли куда отпустят… Ты-дых! — Большим пальцем он растер в лепешку очередного кровопийцу и с удовлетворением поглядел на размазанное пятно. — Приставят «шестерку» на машине и будут до вечера пасти. А потом опять приедут. Я так мыслю, надо этого топтуна живьем брать и потолковать с ним по-мужски. Духи, они на кровь слабые, как свою увидят — сразу полные штаны.

Слава мечтательно улыбнулся. Не к добру. Чует мое сердце, не к добру.

— Но это же… опять война? — выдавил я.

— Война — хуйня, главное дело — маневры, — отмахнулся Слава.

— Viv ere militare est[Жить — значит бороться (лат.).], - резюмировал я.

— Чего?!

Помогать нам было некому. Перетасовывая возможные варианты, я отбрасывал один за другим. К кому обратиться, чтобы не поставить в известность весь бандитский Петербург? Испанцы не станут вмешиваться — кто мы им теперь, чтобы просить за нас перед своей «крышей»? Да и что за «крыша» у «Аламоса»? В любом случае вряд ли это хорошая мысль — их бандиты тоже могут захотеть снять бабки с этой откровенно левой авантюры. Пойти к Борису Глебовичу: «Я, знаете ли, вам телефончик принес, и вот у меня какая проблема…»? Исключается — после смерти Гоши он вряд ли ко мне расположен. Остается действовать своими силами по принципу «ввяжемся в бой, а там посмотрим». Славу такая идея устраивала, но, на мой взгляд, безнадега была полная.

Я вышел из дома в десять часов утра и побрел не спеша по улице, щурясь от яркого солнца. Где же моя пресловутая иномарка?! Эх, Мария Анатольевна, не хотите вы по-мирному. Выкатилась вчера, дура, даже дневники своего благоверного в пылу позабыла. Темпераментная дама и недальновидная. Все ей не так, все не этак. Что ж, не желаете по-плохому, будем с вами по-хорошему. Но по-хорошему будет хуже.

Я услышал, как заурчал сзади двигатель, и обернулся. Так и есть топтун на сером дряхлом

«БМВ-325», протестующим на весь двор старым глушителем против прерванного отдыха на уютной немецкой или финской свалке. Отчалить этому аппарату не дал Слава, специально задержавшийся в парадняке, чтобы отследить хвост. Подскочив к машине, он распахнул дверцу и вмял наблюдателя в салон, занимая водительское место. Движок заглох, затем затарахтел снова, и я направился назад. На полпути мы встретились.

— Давай туда этого дурика, — ткнул пальцем за плечо Слава, — и сам с ним сиди, смотри, чтоб не рыпался.

Не знаю уж, как нокаутировал мой корефан лихого джигита, но находился тот в глубоком отрубе, и я с трудом протащил обмякшее тело на заднее сиденье. «БМВ» выехал на проспект Мориса Тореза и покатил по направлению к Парголовскому шоссе.

Вот мы и обзавелись иномаркой. На зависть Марии Анатольевне.