Пожиратели огня

Впечатление усиливалось еще вследствие глубокой тишины в лагере французов и американцев, которая составляла резкий контраст с шумным восторгом англичан. Даже Том Поуель притих и покинул свою хвастливо-вызывающую позу. Быть может, в первый раз в жизни он почувствовал страх перед противником.

Затем приступлено было к метанию жребия, которое должно было решить, в каком порядке бойцам выходить на состязание. Том Поуель тревожно следил за этой формальностью. Он чувствовал, что если первому выходить достанется Джемсу Тайлеру, то после борьбы с этим сильным противником ему, Поуелю, будет мат, потому что с канадцем он тоже не сладит вследствие сильного утомления. Английский силач стал даже раскаиваться в своем хвастовстве, побудившем его вызвать на бой все национальности одновременно.

Но судьба смиловалась: первый номер достался негру Сэму, второй Дику Лефошеру, третий американцу, а четвертый ирландцу.

Однако он все-таки подвергался опасности. Даже если бы он и победил француза, то, во всяком случае, вышел бы из боя в таком плачевном виде, что торжество американца было бы несомненно.

Эта мысль пришла в голову всем англичанам. Том Поуель упал духом. Послали тайную депутацию к лорд-мэру, который пригласил к себе судью боя и поговорил с ним. Судья обещал после боя с Диком остановить бокс и отложить его до другого дня. Это он мог сделать собственною властью по правилам боя.

Обещание судьи сообщили Тому Поуелю, и он снова ободрился. Толпа не заметила этих переговоров и преспокойно ждала.

Наконец раздался давно ожидаемый сигнал. Троекратно протрубили трубы. Дядьки подвели бойцов друг к другу и отошли в сторону.

Том Поуель сказал, презрительно указывая на Сэма:

— Этот пойдет на закуску!

Сэм смело встал против своего противника, поднял как следует кулаки вровень с лицом, но — увы! — не прошло пяти минут, как он уже лежал, поверженный на землю ударом кулака в самую середину лба. Его унесли с арены чуть живого.

При виде бесчувственного тела негра Сэма Оливье побледнел как смерть и едва устоял на ногах.

После пятиминутного перерыва снова проиграли трубы. Пришла очередь канадца. Приближалась настоящая битва.

На набережной, на улицах теснились массы народа, крыши домов и даже мачты кораблей были усеяны любопытными. Ветви деревьев положительно гнулись под тяжестью взобравшихся на них людей: всякому хотелось взглянуть на несомненное торжество Тома Поуеля.

Волнение Оливье не имело границ.

— Не бойтесь, граф, — тихо уговаривал его Дик. — Успокойтесь, пожалуйста, подумайте: весь Мельбурн смотрит на нас.

— Если б дело шло о моей жизни, — возразил граф Лорагюэ, — я бы не волновался так. Но ведь тут замешаны вы, и вдобавок еще этот скот взял деньги, чтобы вас убить. Ах, Дик, Дик, это ведь все из-за меня.

— Ну, довольно, довольно. Ведите меня. Возьмите меня за руку. Скажите, разве вы находите, что она дрожит?

— Нет, Дик, она не дрожит. Но ведь уж вы, известно, человек замечательный.

— Вы вот увидите, что я сделаю из этого человека. Однако я его не убью, а только сделаю безвредным навсегда. Он уж у меня больше не будет убивать людей.

В третий раз проиграли трубы. Противники выступили вперед, сопровождаемые своими дядьками.

— Начинайте! — сказал судья боя, когда бойцы сошлись.

Том Поуель сейчас же встал в оборонительную позицию, словно опасаясь торопливого нападения. Сразу же стало ясно, что на арене сошлись не обыкновенные противники, а смертельные враги и что бой между ними будет отчаянный.

Канадец сделал то же самое. Эти оба движения были исполнены с таким знанием дела, что знатоки из публики пришли в восторг.

— Милорд Сеймор, — сказал адмирал Сидней на ухо генерал-губернатору, — у нас, кажется, будет самый великолепный бокс, какой только может быть.

Губернатор кивнул с улыбкой головою.

Том и Дик, крепко став на ноги и вытянув шеи, в течение нескольких секунд меряли друг друга глазами. Ни тот, ни другой не решались начинать. Англичанин опасался употреблять со своим противником обычный, избитый маневр, так удавшийся ему с несчастным Сэмом, а канадец хотел сначала узнать намерения врага и тогда уже действовать. У него была своя строго выработанная тактика, которой он и хотел придерживаться.

Во всех боях, в каких ему приходилось участвовать, он обнаруживал одно всеми признанное качество: замечательную точность рипоста. Поэтому он и теперь решился только делать рипосты и не нападать самому, покуда противник не утомится и не выбьется из сил. При его флегматическом, спокойном темпераменте эта тактика обещала особенный успех в борьбе с желчным, раздражительным Поуелем.