– Да, милейший, от всего этого остались лишь воспоминания… воспоминания да ностальгия. Уж тут ничего не поделаешь, таков закон. Нечто вроде закона Ньютона – он никого не щадит. Все всегда завершается падением. Как бы велики вы ни были, как бы высоко ни взлетали, вас неизбежно ждет падение. Вниз. Этакий – как говаривал данный субъект – всеобщий закат и падение. Его время теперь уже почти истекло, остались какие-то крохи – в самый раз, чтобы зарабатывать на жизнь, выступая в кабаках. Вы представляете, о чем идет речь?
Самая крупная величина в звездной истории всего этого цирка! Но вы, милейший, пьяны куда больше моего, к тому же вы всего лишь грязная индейская свинья, и вам глубоко наплевать на все это – вы даже не знакомы с языком Шекспира.
– Я говорю по-английски, – сказал Альмайо.
Субъект на стуле приподнял брови – он был несколько удивлен.
– В самом деле? И что же вам тут понадобилось, в честь чего вы вломились в нашу частную жизнь, грубо поправ это священное право любого английского джентльмена?
– Я – Хосе Альмайо, – сказал индеец.
Временами он видел пять или шесть человечков – они хороводом кружились вокруг него; ноги у него подламывались, он горел в лихорадке и надежде – его жгла та последняя всепожирающая надежда, что сильнее любой иной: было ведь в этом типе на стуле что-то странное, мерзкое, сбивающее с толку – а это обнадеживало, позволяло еще надеяться, за что-то цепляться.
– Хосе Альмайо, – повторил он. – Вы же знаете.
Человек на стуле, не сводя с него глаз, чиркнул очередной спичкой, и десятки огоньков заплясали вокруг Альмайо.
– Понятия не имею, – сказал человек. – Впервые слышу.
Альмайо сжал кулаки.
– Не правда, – зарычал он. – Я сделал все, что нужно. Я – Альмайо, Хосе Альмайо.
Тип на стуле поднес к носу погасшую спичку – чуть не в ноздрю ее запихал – и вдохнул серный запах.
– Чудное воспоминание обо всем утраченном… о временах минувших… о многих замечательных местах, – сказал он. – Но вам не понять. Такое нужно познать. Закат. Никогда, вы слышите, никогда я не поверил бы, что такое может случиться с нами…
Альмайо пришлось еще раз собрать все свои силы, всю волю, чтобы остановить вновь завертевшийся вокруг него мир. Он прислонился к стене. Непонятные вещи, которые говорил этот человечек, доносились до него как бы издалека, но то было добрым знаком. Они доносились оттуда, где нет уже никакой реальности. И мир далеко неспроста вот так крутится вокруг него. Этак раскрутить весь мир и заставить землю дрожать под ногами Хосе Альмайо способен лишь кто-то очень и очень могущественный.
– Послушайте, – сказал он. – Вы же знаете, кто я. Уверен, вы обо мне слышали. Я… у меня неприятности.
Тип на стуле, похоже, заинтересовался.
– Слышишь, Джек! У господина неприятности. Нечто новенькое на этой грешной земле, да? У этого индейца неприятности, и он пришел к тебе, просит тебя помочь, потому что много о тебе слышал. Ему рассказывали о твоих фокусах. Ты слышишь, Джек? Ну же, проснись, бродяга этакий. На сегодня ты уже исчерпал свою дозу забвения. Только посмотри на себя, дружище. Кончить вот так, в грязном захолустье, в ночном заведении распоследнего пошиба… так мало того, ты еще и меня тащишь с собой на дно… Ну-ка, вставай. У нас гости.
С кровати донеслось какое-то ворчание, и лежащий на ней человек отбросил газету. Некоторое время он, проснувшись лишь наполовину, продолжал лежать, глядя куда-то в пространство. Это был старик с благородной внешностью hidalgo; он вполне мог быть испанцем; на редкость красивое лицо светилось нежностью, волосы были совсем седыми. Короткая испанская бородка. Галстук-бабочка сполз набок; жилет сиреневого шелка. Старик с трудом приподнялся на локте и взглянул на Альмайо. Он выглядел опечаленным, несчастным, уязвленным и униженным.
– Что происходит? – спросил он. – Кто этот человек? Что еще от меня нужно? Почему меня никогда не оставляют в покое? Что я им всем такого сделал? Я все же имею право хоть на минутку забыть этот проклятый мир. Так нет же, меня опять будят. Ни малейшего уважения к великим артистам. Что это за индеец совершенно безумного вида? В один прекрасный день я выйду из себя, вот тогда я вам покажу…
– Нечего уже показывать, – сказал его компаньон. – Ноль. Пшик. Финиш. Никто уже всерьез вас не принимает.
– Кто вы?
Альмайо не ответил. Молча смотрел на благородного вида старца. Тот как раз зевал, сидя на кровати. Подтяжки болтались между ног. Невероятно. Это не мог быть Джек. Это какой-то самозванец, мошенник, воспользовавшийся тем, что вокруг имени подлинного Джека столько тайн и легенд. Альмайо цеплялся за последнюю надежду, но действительность была столь банальна, тривиальна, что для того, чтобы не разувериться вовсе, ему пришлось собрать всю свою храбрость, призвать на помощь всю свою веру.
– Я много слышал о вас, – хрипло сказал он. – Долгие годы я слышал о вас всякие вещи.
Вы, получается, – тот величайший, единственный, настоящий. Мне всю жизнь только об этом и твердили. И я в это верю.
Сидевший верхом на стуле человечек хихикнул.