Пожирательница гениев

В Константинополе мать бегала по посольствам. У нее была страсть к официальным лицам и приемным, охраняемым привратниками. Что касается детей, избавившихся от гувернанток и гимназии, то они и не думали оплакивать утраченное великолепие их грузинских дворцов. Они были предоставлены сами себе в этом незнакомом городе, им было весело, как никогда. С утра они отправлялись исследовать его. Порт их зачаровывал: пароходы, кабачки с музыкой, доносившейся оттуда, запах моря, таинственные ящики, нагроможденные на пристани, снасти, тросы, такие тяжелые, что они не могли их поднять, набитые мешки, привезенные из Индии или Китая, перекличка разноязычных голосов — все это опьяняло, неудержимо притягивало. Они сумели быстро пленить матросов, которые вскоре не могли обходиться без них и делились с ними едой. С жадностью дети набрасывались на «рацион» новых друзей, так как мать не заботилась о пропитании своих отпрысков. Поглощенная официальными визитами, она почти совсем ничего не знала об их жизни. Заставляя торжественно объявлять о себе в салоне какого-нибудь посольства, княгиня и не подозревала, что ее дети усыновлены портовыми моряками.

Видя, как живут их новые друзья, Алек и Руси многому научились. Так, маленькому мальчику пришла мысль, что он должен зарабатывать деньги. Перебрав разные занятия, он остановил свой выбор на чистильщике сапог. Постепенно приобрел все необходимое: щетки, гуталин, крем, тряпки и прочее… Потом нашел выгодное место для своего нового промысла на углу двух людных улиц и ждал клиентов, а его сестра, с большим бантом на голове и в плиссированной юбке, зорко высматривала прохожих. Дела пошли как нельзя лучше, и монеты переполнили кошелек подростков, чья неотразимая улыбка побуждала клиентов к щедрости. Их соблазнила еще одна работа. Они расклеивали афиши кинотеатров и за это могли бесплатно посещать их.

Тем временем княгиня, завершив все свои визиты, получила визы и думала только о Париже. Уложив чемоданы, она с детьми тронулась в путь, оставив мужа в Константинополе, где он заканчивал продажу нефтяных акций.

Путешествие оказалось довольно сложным, так как мать, разделявшая с детьми страсть к кинематографу, останавливалась в каждом сколько-нибудь крупном городе, чтобы увидеть новый фильм. Деньги подходили к концу, и Алек решил, чтобы не уронить честь семьи, выдать себя за лакея и ехать третьим классом, в то время как дамы наслаждались в спальном вагоне. Экономия была тем более чувствительна в отелях, где мальчик, живший в комнате посыльного, сам чистил платье и обувь, что избавляло от необходимости давать чаевые слугам.

Так, переполненное впечатлениями от фильмов, маленькое племя добралось до Парижа, где поселилось в квартирке рядом с ателье Серта.

Немного времени спустя вся семья соединилась. Братья вернулись из Америки, а отец — из Константинополя, продав все акции. Чтобы отпраздновать счастливое воссоединение, открыли бутылку водки и устроили маленькое пиршество. Княгиня, демонстрируя радость, почти всю ночь распевала свою любимую арию из «Самсона и Далилы»[266]. В пять утра ей вдруг стало дурно, она легла на кровать, и через несколько минут ее не стало. Не успели даже вызвать врача…

Прежде чем испустить дух, она открыла окно и, вдохнув ночной воздух, повернулась к детям, чтобы сказать им: «Посмотрите, мои маленькие, как красиво небо…»

Старшие сыновья уехали в Соединенные Штаты[267], а генерал с двумя дочерьми поселился в «Отель де Версаль» на Монпарнасе. Они были подавлены горем. Вот в это время Руси и начала работать в своем маленьком ателье скульптора.

Когда вечером Серт рассказал мне о ее визите, я мгновенно ощутила какое-то предчувствие и странное стеснение в груди, удивившее меня. Множество женщин за все эти годы посещало ателье Серта, и это никогда не тревожило меня. Я даже сделала правилом: чтобы не мешать его работе, не приходить к нему без предупреждения. Сама мысль заподозрить его в неверности показалась бы мне смешной. Он никогда не давал повода ревновать его. К тому же ревность не была мне свойственна. Неведомая доселе тревога, которую я вдруг почувствовала, обеспокоила меня именно своей новизной. И когда через три-четыре дня я удостоверилась, что эти визиты продолжаются, то во что бы то ни стало захотела познакомиться с княжной, о которой Серт рассказывал так восторженно. Подъехав к ателье, я увидела молодую девушку, бежавшую, прикрывая лицо сумочкой. Я позвонила ей по телефону и попросила принять меня. Принесла в подарок большой шар из синего стекла. Она держалась очень просто… думаю, что из нас двоих более смущена была я. У нее, как обычно, находился японский актер и знаменитый влюбленный самурай.

Я пригласила Руси вместе с ее сестрой к завтраку и должна была очень настаивать, прежде чем она неохотно согласилась. Я сразу поняла, что в ней так обольстило Серта. Она была такой, какой он ее видел… очаровательной.