Пожирательница гениев

Первая встреча оставила меня в задумчивости и неуверенности. Мой завтрак не очень удался. Ее сестра Нина говорила за двоих, а Руси твердо отклонила мое приглашение на бал, который я давала через несколько дней. Они еще носили траур по матери. Зато она попросила нас с Сертом пообедать с ними в отеле «Риц», чтобы познакомить с отцом. У генерала Мдивани были вид и манеры вельможи. Нас покорила очаровательная естественная непринужденность, с которой они все себя держали.

Вскоре мы поехали на несколько дней к друзьям в Биарриц. Там, распаковывая вещи Серта, я случайно нашла в одном из его костюмов письмо, которое он написал Руси. С первых же строк все стало понятно…

В оцепенении я стояла, держа письмо в руках, чувствуя себя словно выпотрошенной, в то время как рассудок судорожно пытался за что-то зацепиться. Никогда в жизни не знала, что несколько прочитанных слов могут причинить такую боль. Нет, я не могла до сих пор вообразить, что слова способны схватить вас за горло, лишить жизни. Да, я предчувствовала несчастье, но отказывалась принять его как неизбежность. Даже сейчас с этими страшными листками в руках я не могла поверить в его реальность.

Несколько слов, быть может написанных в минуту безумия, способны ли они перечеркнуть двадцать лет любви? Да полноте же!.. Я сошла с ума!.. Надо взять себя в руки, спокойно посмотреть на вещи. Несколько фраз, вдохновленные литературой, ничего не доказывают.

Как только я вновь обрела дыхание, схватила карандаш и наспех, наискось написала на этом злосчастном письме, что все это невозможно, что он, конечно, ошибается, знаю, он любит по-прежнему меня; сложила листки и положила их в карман.

Войдя к себе в комнату и увидев себя в зеркале, я ужаснулась. Мое сразу осунувшееся лицо выражало что-то, чего я никогда на нем не видела… Это действительно был момент, когда становишься страшной и больной…

Мне понадобилась вся моя энергия, все, на что я способна, чтобы отстоять единственное на свете, что было мне дорого.

Раздумывая чуть спокойнее о всей этой истории, я мысленно видела такую обворожительную девочку в рабочем костюме в ее маленькой мастерской, потом в кроличьей шубке в ресторане «Рица», смеющуюся во весь рот, радующуюся и забавляющуюся, как щенок… Просто невозможно, чтобы беда пришла в облике такого восхитительного ребенка, сверкающего радостью жить. Руси и… несчастье… нет!.. Решительно это невозможно!

И разве я сама не привязалась к ней так, что уже почти хотела поскорее ее увидеть? По возрасту она как раз могла быть нашим ребенком и только что потеряла мать. Разве не могла она занять место в наших сердцах, не угрожая нашему счастью? Все, что я знала о ней, меня восхищало. Серт был безумцем, если отнесся к этому иначе. В итоге мне надо не столько защищать себя, сколько оберегать ее. Все это у него быстро пройдет, и он первый будет смеяться над своим порывом…

С возвращением в Париж жизнь пошла своим чередом. Никакого объяснения с Сертом по поводу этого письма у меня не было. Руси часто приходила ко мне, всегда веселая, неугомонная; рассказывала восхитительные истории о Тифлисе, о Константинополе словами, свойственными только ей, голосом звонким и чистым. Рассказывала о людях реальных и вымышленных ею. Она награждала их прозвищами, нежными или смешными, с незнакомыми созвучиями. Терлась о вас своей мордочкой, как жеребенок, курила одну сигарету за другой. Требовательная, ласковая, набрасывающаяся на еду с волчьим аппетитом, когда придется, переполненная фантастическими проектами, хохочущая и убегающая, оставляющая вас с головой, набитой ее выдумками.

Часто она читала мне маленькие поэмы, из которых после ее ухода я ничего не могла вспомнить. Она создавала их на языке, не похожем ни на какой другой, каждый раз вызывая к жизни персонажей со странными именами, со своим обликом, пристрастиями и особенностями… Каскад слов, подобных птичьему щебетанью, которые она шептала на ухо, сложив руки рожком, «иначе они улетят окончательно, даже прежде чем вы запомните их, и она их больше никогда не найдет».

Это была не импровизация, а настоящая поэзия, с ее собственной метрикой и очень точным музыкальным ритмом. Эта манера шептать слова, благодаря которой ее легкое и теплое дыхание чуть щекотало ухо, служила как бы посредником между человеком и природой.

Вы слышали журчание ручья, шелест листьев, тысячу звуков, обступающих вас на залитом солнцем поле или ночью в лесу, звуков сильных, быстрых, коротких, ясных, сливающихся с пятнами света, с глухим, успокаивающим, таинственным гулом, исходящим из чрева деревьев, со стрекотанием кузнечиков, сменой разных созвучий, колеблемых ветром, — так что вы уже и не знаете, с какой стороны они доносятся до вас, наполняя ваш разум и сердце радостью, горестями и любовью людей из сновидений…