— Черт, — сказал Пол. — Переться пешком в такую погоду? Это же далеко. Если надо, применим силу. — Они выпили по пиву, а потом Пол объявил, что пора, они прошли на кухню, и Пол аккуратно сказал Луизе, что пора ехать.
— Куда? — спросила Луиза.
Она смотрела то на Пола, то на Моррисона, и, кажется, что-то подозревала. Стыд сочился из глаз Моррисона; он отвернулся.
— Мы поедем за ребенком, — сказал Пол. — Чтобы замкнуть круг.
Луиза посмотрела странно:
— Какой ребенок? Какой круг? — Она его проверяла.
— Ну,
Возле машины она заупрямилась:
— Нет, — сказала она и уперлась ногами в снег. — Я не сяду в машину.
Пол схватил ее за руку и сказал, примирительно, но с угрозой:
— Так, будь хорошей девочкой.
Луиза вырвалась и побежала по улице, спотыкаясь и поскальзываясь. У Моррисона не хватило духу ее догонять, он и так чувствовал себя предателем. Он тупо смотрел, как Дэйв с Полом бегут за ней, как они хватают ее и тащат к машине: а она брыкалась и пиналась в своей шубе, словно ее запихнули в мешок. В воздух поднимались белые столбики морозного дыхания.
— Открывай заднюю дверь, Моррисон, — по-сержантски рявкнул Пол и глянул презрительно: мол, больше ты ни на что не годен. Моррисон подчинился, Луизу затолкали в машину — Дэйв держал ее примерно за шкирку, а Пол за ноги. Странно, но Луиза не особо сопротивлялась. Моррисон сел с одного боку, Дейв с другого. Под конец неспешно явилась Леота и устроилась на переднем сиденье. Когда машина тронулась, она обернулась к Луизе и лицемерно, утешительно закурлыкала.
— Куда вы меня везете? — шепнула Луиза Моррисону. — В больницу, да? — Она чуть ли не хотела этого, чтобы они позаботились о ней. Она прильнула к Моррисону, касаясь его бедром; он старался не отодвигаться.
На окраине она снова зашептала:
— Это глупо, Моррисон. Они глупо себя ведут, скажи? На светофоре открой дверь — мы выпрыгнем и убежим. Ко мне домой.
Моррисон вымученно улыбнулся, но хотел было согласиться. Он ничем не мог ей помочь, да и ответственности такой не желал, однако страшно представить, что с ней будет дальше. Он чувствовал себя членом расстрельной группы: не по собственному выбору, а по долгу, его нельзя винить.
Ледяной туман рассеялся, и день посерел, поголубел: они ехали на восток, удаляясь от солнца. Психиатрическая клиника была за городом, к ней вела извилистая унылая подъездная дорога. Прилепленные друг к другу несуразные корпуса — как в университете: такое же безвкусное дробление пространства, те же потуги на современность. Государственные учреждения, подумал Моррисон; наверное, их проектировал один и тот же архитектор.
Они провели безучастную Луизу в приемное отделение за стеклянной панелью, украшенное рождественскими бумажными колокольчиками-недоделками, красными и зелеными. Луиза стояла смирно, со снисходительной и ироничной улыбкой вслушиваясь в разговор Пола с медсестрой. Когда появился молодой интерн, она сказала:
— Я хочу извиниться за моих друзей — они выпили и пытаются меня разыграть.
Интерн вопросительно нахмурился. Пол рассвирепел и поведал про Луизины теории насчет круга и полярностей. Но она все отрицала и сказала интерну, что нужно вызвать полицию: шутка шуткой, но это злоупотребление общественной собственностью.
Пол воззвал к Моррисону: он ведь ее близкий друг.
— Ну… — уклончиво начал Моррисон, —
Луиза держалась так достойно, так сдержанно, она почти убедила интерна, но увидев, что близка к победе, дала слабину. Игриво толкнув Пола в грудь, она сказала:
— Такие, как
Ее оформили, забрали ценные веши и заперли их в сейф (“Чтобы пациенты не украли”, - объяснила медсестра), ключи от квартиры Луиза попросила отдать Моррисону. Потом два интерна увели ее по коридору. Луиза не плакала. Ни с кем не попрощалась, лишь кивнула Моррисону гордо и холодно.
— Принеси мне мой блокнот, — сказала она с подчеркнуто британским акцентом. — Черный блокнот, он мне понадобится. Он у меня на столе. И еще нижнее белье. Пусть Леота поможет.
Моррисон, раскаиваясь и угрызаясь, пообещал, что навестит ее.
Они вернулись в город, завезли Дэйва Джеймисона домой, потом втроем заказали в кафе пиццу и колу. Пол с Леотой были на редкость дружелюбны: им хотелось подробностей. Они наклонялись к нему через стол, спрашивали, допытывались — какое удовольствие. И он подумал, что для них это — самое большое развлечение из доступных в городе.