Пожирательница грехов

Потом они пошли в подвальную квартирку Луизы, чтобы собрать осколки ее жизни, которые она просила ей оставить. Леота неприлично долго рылась в ящиках Луизы, собирала для нее нижнее белье (как ни странно, в оборках и рюшах, в основном фиолетовое и черное). Моррисон с Полом пытались понять, какой из черных блокнотов ей нужен. На столе их было штук восемь или девять: Пол, несмотря на слабые протесты Моррисона, листал их и читал вслух отрывки: записи про полярности и круг появились с полгода назад, когда Моррисон еще не знал Луизу.

В записных книжках, собирая вполне нормальные афоризмы и короткие стихи, Луиза пыталась создать свой собственный мир, который уже не назовешь нормальным; хотя, размышлял Моррисон, вся разница в том, что Луиза принимала за реальность то, что другие договорились считать метафорой. Вперемешку с афоризмами были маленькие зарисовки, диаграммы, цитаты из английских поэтов и длинные описания Луизиных университетских знакомых.

— А вот про тебя, Моррисон, — хмыкнул Пол. — “Моррисон — незрелая личность. Его следует сформировать: он отказывается признавать, что его тело — элемент его сознания. Его можно принять в круг, только если он откажется от роли частного и захочет слиться с целым”. Господи, она не в себе уже несколько месяцев.

Они насиловали ее, против ее воли вторгались в ее частную жизнь.

— Думай как хочешь. — Прежде Моррисон не смел говорить с Полом так резко. — Возьмем полупустой блокнот — наверняка этот.

По комнате валялись около десятка библиотечных книг, некоторые уже просроченные: в основном книги по геологии и истории, и томик Блейка. Леота вызвалась отнести их в библиотеку.

Вставляя ключ в замок, Моррисон еще раз оглядел комнату. Теперь он понимал, откуда это ощущение попурри. Книжный стеллаж напоминал стеллаж в гостиной Пола, занавески и стол — почти копия из обстановки Джеймисонов. Он припоминал и другие предметы, подражание другим людям, у которых он бывал на почти одинаковых вечеринках. Бедная Луиза — она пыталась составить себя из других людей. Только у него она ничего позаимствовала. Вспоминая свое унылое, холодное, недоразвитое жилище, он понял, что заимствовать, собственно, нечего.

Он сдержал слово и пришел ее навестить. Первый раз он наведался с Полом и Леотой, но чувствовал, что им неприятно: они считали, их соотечественница имеет право сходить с ума без вмешательства янки. Поэтому в следующий раз он отправился к Луизе на своей машине.

Во второй раз Луиза выглядела много лучше. Они сидели в комнатке для свиданий, со стеклянными стенами, из мебели — только два стула. Луиза сидела на краешке стула, сложив руки на коленях, сама вежливость, сдержанность. Она по-прежнему говорила с британским акцентом, хотя иногда прорывалось жесткое р.Она сказала, что ей тут хорошо, кормят нормально, она познакомилась с милыми людьми, но хочется вернуться к работе. Беспокоилась, как там ее студенты.

— Я наговорила кучу глупостей, — сказала она и улыбнулась.

— Ну… — Моррисон замялся. Ему приятно было видеть, что она выздоравливает.

— Я неправильно все понимала. Я думала, можно объединить страну, соединив две части города в круг, используя магнитные потоки. — Она презрительно хмыкнула, а потом добавила, понизив голос: — Но я кое-что упустила: магнитные потоки текут не на север и юг, то есть вдоль моста, а на восток и запад, как сама река. И мне не стоилозамыкать круг, используя горстку несовершенных фрагментов. И ребенок не был нужен. Потому что… — она уже говорила шепотом, без акцента, — …потому что круг — это я.Полярности внутри меня самой. Мне просто нужно самой не рассыпаться, потому что все зависитот меня.

Он подошел на пост, чтобы спросить, чем она официально больна, но ему ничего не сказали — запрещено.

В следующий раз она почти все время говорила с ним — как казалось его нетренированному уху, — на совершенном французском. Рассказала, что ее мать француженка и протестантка, а отец англичанин и католик.

—  Je реuх vous dire tout ceci, — говорила она, — раrсе que vous etes am erica in. [9]Ты не поймешь.

Моррисон решил, это многое объясняет, но в следующий раз она заявила, что ее мать итальянская певица, а отец — нацистский генерал.

— Но во мне есть и еврейская кровь, — поспешно добавила Луиза. Она была напряжена — все время вставала, потом опять садилась, сплетала и расплетала ноги. Она не смотрела Моррисону в глаза, а стаккато своих замечаний адресовала ему точно в грудь.